Владимир Максимович Богомолов - Милосердие

мужичка-дурачка, будто по незнанию отвинчивавшего гайки на рельсах.

Пожалуй, до Царицына генерал не встречал такого хорошо подготовленного скрытого саботажа, таких организованных диверсий. Ему было прекрасно известно, что осенью минувшего года на заводе Фейгельсона рабочие во главе с сыном бежавшего фабриканта наладили за месяц выпуск бензина, что позволило красным пустить в ход броневики, отнятые у господина Краснова. А теперь на этом же заводе эти же люди два месяца не могут пустить оборудование и держат всю технику на голодном пайке. Это разве не саботаж, черт возьми!

Врангель подошел к распахнутому окну, взглянул на широкий плес Волги, увидел густые дымы пароходов, стоящих на рейде, снующих по голубой глади, и ему подумалось, что речники нарочно так раскочегарили топки, задавшись целью прокоптить город, благо из проклятых Каракумов тянет денно и нощно горячий суховей. Дышать нечем. А может, проклятая невралгия? Может, прав доктор Штром, доверительно советующий Петру Николаевичу отказаться от армии, эмигрировать в какую-нибудь Лозанну и заняться более спокойным делом — засесть за роман. Ведь плюнул на все его тезка, самозваный верховный атаман Войска Донского, и удрал бог весть куда, не забыв прихватить на мелкие расходы часть войсковой казны. А ведь тоже совестливого из себя корчил. Рассказывают: казнился, что обманул Совдепию, честь офицерскую нарушил дважды. Первый раз, когда слово давал красным, что не поднимет против них меч, а второй, когда даже с помощью Вильгельма не смог взять Царицын. И оттого мучился бессонницей страшно, всякие ужасы видел во сне. Последнее время мнительным был до смешного. В сортир ходил в сопровождении денщика.

Кривая усмешка растянула тонкие губы. И тут же почувствовал: кто-то стоит за спиной, выжидает. Холодная струйка побежала по спинной ложбинке к пояснице. Умом понимал, что никто, кроме адъютанта, не может войти без его разрешения, а сердце вдруг зашлось.

Наконец поборол проклятый страх, повернулся. Никого! Но, странное дело, тяжелая портьера колышется, точно кто-то только что захлопнул дверь.

Стремительно пересек кабинет, резким толчком отворил дверь. В приемной, кроме дежурного офицера, никого. Тот как ошпаренный вскочил. Чтобы не смел подумать, что командующий чем-то смущен, нетерпеливо спросил:

— Где же эти… мерзавцы?

— Доставлены. Ждут внизу, ваше превосходительство.

— Немедленно ко мне! — Захлопнул дверь, но тут же вновь распахнул: — С усиленным конвоем.

— Слушаюсь, ваше превосходительство!

После этого немного успокоился. Чтобы окончательно прийти в себя, стал медленно шагать по диагонали от угла до угла черно-красного текинского ковра. Раз, два, три, четыре. Вдох. Поворот. Раз, два, три, четыре. Выдох. Поворот… Вместе с шагами думы, главным образом, о предстоящей встрече. Конечно, можно было бы утвердить протокол военно-полевого суда. Но эти господа из Комитета общественных деятелей (им, видите ли, кажется, что слишком много жертв) умоляли генерала сделать жест милосердия. К кому проявить это гуманное чувство? К негодяям, для которых нет ничего святого, которые как коростой заражены духом большевизма… Но он обещал.

За дверью слышатся шаги. Генерал остановился, сделал глубокий вдох и на осторожный стук в дверь с готовностью ответил:

— Входите.

Вошел следователь, а за ним шестеро: на троих саботажников три охранника. Подталкиваемые стволами, трое подошли к кромке ковра и в нерешительности замерли, с любопытством разглядывая поджарого генерала.

Так вот он какой, черный барон! Кроме темного хохолка над высоким лбом, в его обличье ничего траурного. Напротив: белая косоворотка, белый чекмень с серебристыми газырями, светлые галифе, мягкие юфтевые сапоги. Все говорило о том, что Врангель не любит черного цвета. Предпочитает ему тона невинности. А вот поди ж ты, пересиль народную молву.

Генерал, осмотрев каждого, сел. Теперь он думал, с кого начать допрос. Кто из троих предводитель? А может, каждый работал сам по себе, являясь центром какой-нибудь ячейки? «Собственно, начинать можно с любого, — пришел к мысли Врангель. — Даже если и есть среди них главарь, в предвариловке они уже договорились, как вести себя на допросе. Мне необходимо решить, кого из них помиловать, чтобы успокоить деятелей общественного комитета, сказать, что их ходатайство сыграло роль в судьбе несознательно примкнувшего к саботажу. Так на ком --">