Игорь Неверли - Лесное море

их разойдутся навсегда.

Победа над вражеским фортом, одержанная после того, как Ашихэ досталась её смертная пуля, — залог близкой главной победы, залог возвращения Виктора на незнакомую ему, но дорогую родину, залог будущего его дочери, которую оставляет умирающая Ашихэ.

С перевала видно лесное море. Но видны впереди и другие горы, и мы верим, что Виктор сумеет их одолеть.

А. Марьямов

Часть первая. ПИОН

ШУ-ХАЙ^[1]

Дождь перестал так же внезапно, как начался. Буйный и тёплый, он в этот день был не похож на июньские «цветные» ливни Маньчжурии — струи его не переливались всеми цветами радуги и цветочной пыльцы.

Ветер дул из-за гор, с Жёлтого моря, и нагонял стаи туч, тяжёлых, сплошных, без единого просвета. Солнце бесследно скрылось за сопкой на западе, а месяц ещё не серебрил воды Муданьцьзяна. На тайгу, медленно наполняя её сумраком и шелестами лесными, сошла ночь, сошла незаметно, мало чем отличаясь от дня.

В вышине, по кронам деревьев, под взлохмаченным сводом лесной чащи гулял ветер. В глубину её он не проникал, и глубина эта, сумрачная и днём, а теперь черневшая густым мраком бездны, была недвижима. В душном и влажном воздухе одуряюще благоухали ландыши, черёмуха, азалии — казалось, все запахи здесь сгущались во что-то осязаемое и туманом стлались над землёй.

Дождь давно прошёл, но капли, падая с деревьев на дно этого лесного моря, на мхи, на мокрые, допьяна напившиеся папоротники, всё ещё долбили тишину однозвучным, дробным плеском.

Сквозь этот глухой, немолчный и таинственный шум, вливавшийся в обманчивую тишину, как тихий ропот волн, как жужжание мух, только тигр мог что-нибудь расслышать.

И тигр слышал. Различал неподалёку, в зарослях рододендрона, едва уловимое движение чего-то живого.

В такую слепую ночь только тигр мог что-нибудь увидеть.

Олень сосредоточенно и старательно обгрызал кусты, лакомясь липкими почками и нежными бархатистыми лепестками распустившихся цветов. Но вдруг к их пряному и сладкому аромату примешалось что-то нечистое. Олень вскинул голову, и когда в его раздутые ноздри ударил запах тигра, он, застонав от ужаса, метнулся в чащу — только треск пошёл по кустам.

А тигрица лапой, уже согнутой для прыжка, царапнула мох раз и другой, потом выпрямилась, постояла мгновенье — и пошла дальше.

Скользя между деревьев, появляясь внезапно из-за стволов, она шла вперёд легко и бесшумно, как призрак. Вслушивалась. Где-то завозились кабаны, но как только она стала к ним подкрадываться, одна из самок тревожно зафыркала, и все бросились бежать.

Не везло сегодня тигрице: слишком душно было в лесу и уже издалека животные чуяли её запах, особенно острый теперь, когда она кормила детёнышей. Соски её набухли, бока немного запали.

Она притаилась на краю оврага, зная, что внизу её труднее учуять, да и прыжок сверху вернее. Недвижной глыбой нависла над тропинкой, и только хвост качался, как маятник, выдавая её неистовое напряжение.

Тигрица подстерегла добычу — живое мясо, горячую кровь. И вот…

Приближалась дичь — и не какая нибудь, а крупная.

Шли люди. Гуськом. Передний держал ружьё наперевес и то и дело светил вокруг фонариком. За ним мерно шагали остальные с ружьями и походными мешками. В конце плелись двое, у которых руки были связаны в локтях: женщина и хромающий мужчина. А при них — конвоир, последний солдат, замыкавший шествие.

Эти люди проходили один за другим раздражающе близко к тигрице, ничего не подозревая, не чуя, что смерть — тут, над их головами, в каких-нибудь двух метрах. Они были глупее самого глупого поросёнка!

И так бы и ушли. Но последний вдруг остановился. Только на одну минуту, за малой нуждой. Он был уверен, что успеет догнать остальных.

Но не догнал…

Что-то обрушилось сверху. Позади — сдавленный крик. В передних рядах замешательство. Что это? Тигр? Хунхузы? Раздалась команда:

— Томарэ! Фусэ!

А позади обрывающийся мужской голос настойчиво молил по польски:

— Беги! Ради Витека! Спаси Витека!

— Уттэ! — донеслась новая команда.

И стрельба, ожесточённая, беспорядочная…

Солдаты --">