Луи Анри Буссенар - Ягуар-рыболов

Луи Буссенар ЯГУАР-РЫБОЛОВ

— Право, сударь, — сказал мне несколько лет назад один знаменитый укротитель, — животные, традиционно именуемые хищниками, в действительности несправедливо оклеветаны человеком, или, лучше сказать, совершенно ему незнакомы. Путешественники, в особенности охотники, упрочили за ними скверную славу, против которой я стараюсь, увы, тщетно, бороться и продолжаю утверждать…

— Что ваши львы, медведи, тигры — невинные барашки, не так ли?

— Я бы не стал заходить столь далеко. Но настаиваю, что в условиях абсолютной свободы они никогда не нападут на человека первыми. Вы хорошо меня поняли: никогда! Так называемая свирепость диких зверей не идет дальше самозащиты. Они вступают в схватку, когда загнаны в угол или ранены.

— Вполне возможно, спорить не стану.

— Трудность, как вы понимаете, состоит не в том, чтобы убить большую дикую кошку, слона или носорога. Это дело не хитрое, если в руке карабин с разрывной пулей. Нет, трудность заключается в том, чтобы незаметно подкрасться к животному, которое чует человека на огромном расстоянии и убегает при его приближении, даже будучи голодным. Вы, принадлежащий к убийцам, именуемым охотниками, убедитесь в том, если вдруг решитесь, как какой-нибудь Тартарен^[1], отправиться воевать с большими хищниками.

… Эти слова припомнились мне пять или шесть месяцев спустя, когда, влекомый любовью к приключениям, я путешествовал в бассейне реки Амазонки^[2], больше для собственного удовольствия, чем по научному заданию министерства народного просвещения.

Само собой разумеется, хотелось есть, поскольку дичь практически не водится в густых чащах, и особенно мучила жажда, — страшная, томительная, такая, какую можно испытывать, только находясь на три градуса выше экватора, в центре бесконечного, не доступного никаким ветрам строевого леса, задыхаясь под непроницаемым зеленым куполом великолепных жестколистых деревьев, характерных для экваториальной флоры^[3].

Носильщики с запасами провианта отстали на полдня пути; со мной был только один индеец-проводник.

Тянулся бесконечный девственный лес, ничто не указывало на близость реки, предсказанной Йарурри, амазонским краснокожим.

Йарурри, без единой капли пота на лбу, продвигался вперед большими размеренным шагами, ступая босыми ногами по гигантскому лесному ковру из мхов, иголок и веток.

С грехом пополам, неповоротливый в своих сапогах, отягощенный портупеей, к которой были прикреплены револьвер и ножны моей сабли, увешанный ружьем, патронташем, шерстяными одеждами, каской, — короче, всем походным снаряжением, необходимым, по мнению цивилизованного человека, для путешествия в тропиках, — я следовал за ним.

Иногда, чтобы освежиться, приходилось мимоходом разрубать саблей кору каучукового дерева^[4], припадать губами к струйке растительного молочного сока, а затем, ускоряя шаг, нагонять своего проводника, совершенно нечувствительного к любой усталости и лишенного всякого сострадания.

Такой метод был больше чем просто плох.

Продолжая идти, я размышлял над нелепостью жизни: «Бог мой, до чего же глупо обсасывать непромокаемую одежду в надежде хоть немного утолить жажду».

Вдруг лес внезапно преобразился.

В нескольких шагах от меня виднелась огромная живая изгородь, за которой угадывалось свободное, залитое светом пространство. Высокие деревья исчезли, уступив место немыслимому сплетению лиан, цветов, водяных растений и орхидей.

Сомнения отпали, река рядом.

Я устремился было вперед с поспешностью человека, горло которого превратилось в настоящую Сахару, но индеец, медленно отведя рукой зеленый полог, повелительным жестом предложил осторожно следовать за ним.

За изгородью все разительно переменилось.

Наверху исступленно верещали попугаи и туканы^[5]. Колибри^[6] распевали над самым ухом, а касики^[7] свистели во все горло.

Йарурри, осторожно опустив руку мне на плечо, вновь призвал к особой осторожности. Я еще теснее прижался к нему, скорчившись за непроницаемым кустом ауары.

К чему столько таинственности? Вода хлюпала у меня под ногами, и жажда от этого становилась еще нестерпимей.

«Посмотри!» — прошептал наконец туземец, неслышно раздвигая ветки колючего кустарника, скрывавшего противоположный берег.

Ax! Бог мой! На мгновение я забыл жажду, высушившую все мои --">