Ирина Борисовна Бабич - Мои знакомые звери

Ирина Бабич Мои знакомые звери

С ЧЕГО ВСЕ НАЧАЛОСЬ…

Любить животных научил меня мой папа. Он вообще научил меня многому. Например, давать сдачи — попросту говоря, драться. Он говорил, что драться надо в двух случаях: защищая слабого или защищаясь. «Первым лезет в драку дурак, а убегает от неё трус», так объяснил он мне свою точку зрения, и я запомнила её на всю жизнь.

Папа научил меня любить длинные прогулки — в любую погоду.

— Дождь — это даже лучше, — говорил он. — Смотри: тротуары блестят, как зеркало, а вокруг фонарей маленькие радуги.

А я-то раньше этого не замечала…

Папа научил меня не ябедничать. Однажды я ворвалась в дом с рёвом — мне было лет пять, не больше, и у меня во дворе рыжий Петька, по кличке Петух, отобрал роскошный красный мяч, папин подарок.

— Папа, скажи ему! — закричала я, размазывая по щекам слезы.

— Послушай, — сказал папа и нахмурился, — так мы с тобой поссоримся всерьёз. Умей сама налаживать отношения с товарищами.

Лет с шести меня стали водить на концерты серьёзной музыки, а если концертов долго не было в нашем не очень-то большом городе, папа проигрывал на патефоне с трудом раздобытые пластинки Чайковского, Бетховена, Дворжака… Он никогда не «объяснял» мне музыку — дескать, тут гарцуют кони, а тут плачет девушка…

— Ты только послушай, — говорил он, — как это прекрасно!

Я слушала. И постепенно мир звуков стал для меня понятным.

Если бы папе сказали, что он как-то там специально меня воспитывает, он бы, наверное, очень удивился. Просто он хотел, чтобы я жила по тем законам, по которым жил он сам: умела бы трудиться (он всегда напряжённо работал), умела бы радоваться (он радовался многому)… Он делился со мной всем, что сам любил. А одной из самых сильных его привязанностей были животные.

Животных папа любил всяких — мохнатых, пернатых и даже чешуйчатых. По профессии он был ортопед — врач, который лечит заболевшие кости, суставы, мышцы. Он был очень хорошим ортопедом — совсем молодым он стал профессором. Но — полушутя, полусерьёзно — он часто говорил мне, что если бы начинал сначала, то стал бы не врачом, а дрессировщиком. У него и впрямь были способности к этому делу.

Однажды у нас на балконе поселилась невесть как попавшая туда большая улитка: её витой домик, серый в коричневую полоску, мы заметили в кустиках карликовых астр. Папа тут же решил, что эта улитка останется у нас жить навсегда. В коробочку из-под леденцов он положил капустные листья, капнул немного воды и посадил туда «тётю Улиту». Наутро в листьях появились кружевные ходы — значит, папино угощение пришлось нашей жилице по вкусу. Потом папа придумал устраивать улитке купанье: наливал в плоское блюдечко воду и опускал туда Улиту. Если её не трогали, она вскоре высовывалась из домика и медленно передвигалась по дну блюдца. Папа утверждал, что эта процедура ей очень нравится. Каждый вечер он усаживался на балконе, клал в воду Улю и, пока она там нежилась, чистил коробочку и менял листья. А через неделю он показал нам «фокус-покус»: вынул Улю из коробки, поднял над блюдечком, и она сразу же высунулась из домика.

— Видали? — сказал папа с гордостью. — Дрессированная улитка.

Папа утверждал, что все животные — умные и понимают доброе отношение.

— Например, курица считается глупой, бестолковой, — говорил он. — Ну, а наша Кривоклювка?

Историю с Кривоклювкой я помнила очень хорошо. Мы отдыхали в то лето в Шишаках — маленьком селе на Полтавщине. Мы снимали комнатку в самой дальней, стоящей на отшибе снежно-белой хатке: папе нужна была тишина, папа заканчивал научную работу. Он выходил в пять часов утра в сад, где под старой грушей был врыт стол, и писал. В саду было тихо, только чирикали воробьи да ветер шелестел листами исписанной бумаги. В восемь часов мы с мамой приносили завтрак. И тотчас же к столу сбегались куры: грузные матроны-несушки, суетливая наседка с цыплятами, громогласный яркий петух. Через несколько дней папа знал всю эту компанию «в лицо». Он крошил им хлеб, бросал кусочки мяса или творога и подталкивал меня:

— Смотри, смотри! --">