Валерий Константинович Орлов - За белым кречетом

домой.

В избе нас встретили эвенки, приехавшие на оленях с озера Лама. Они поджидали какую-то экспедицию, в которой им предстояло работать проводниками. Мы растопили печку, вскипятили чайник, заварили его покрепче и уж было приготовились пить ароматный чаек, как эвенки увидели за окном большое стадо диких оленей, идущих по льду. Эвенки схватились за ружья: им нужно было добыть оленя, а я побежал за ними, прихватив фотоаппарат.

Олень был добыт, я перемотал пленку, повернулся, чтобы идти допивать чаек, и онемел. При ясном солнышке, удивительно тихой погоде над крышей нашего дома плясал «огненный петух». Горела крыша. Искра из трубы что-то воспламенила на чердаке. Не поспеши мы за оленями, возможно, пожар удалось бы и загасить. Или хотя бы успеть спасти кое-какие вещи, но теперь на это уже нельзя было и надеяться.

Я мчался к дому с единственной мыслью: спасти отснятые за это время пленки. Сумка с ними стояла у окна. Я выбил раму, оставалось лишь перегнуться, схватить сумку, но тут громыхнуло, из окна рванулось пламя, меня отшвырнуло в сторону...

Сгорело все: и отснятое, и запас, и фотоаппаратура. Что тут поделаешь. Предстояло возвращаться ни с чем, радуясь тому, что хоть сами остались целы. Одежда теплая тоже сгорела, не сумей мы вовремя добраться до заброшенного лагеря геодезистов, где нас отыскали охотоведы, можно было и замерзнуть в аянских снегах.

Две недели пришлось ожидать вертолет — он не мог пробраться к нам из-за туманов. Начиналось лето, и туманы закрывали то горы, то аэродром в Норильске.

Жили мы на стационаре в избе на севере Аяна. Помимо людей и двух сибирских лаек, в этой избе коротали время и куры: инкубаторский петух да давно отслужившая свое несушка. Кур привезли из Норильска охотоведы. Не столько для дела, а так просто, чтобы радовали душу. Куксов нянчился с ними, как с детьми. Не жалел пшена, подкармливал рыбой и мясом, крошил прекраснейшие друзы для восполнения недостающих птицам микроэлементов. И надо сказать, он добился своего — несушка вновь стала нести яйца. Но нам досаждал петух. Отъевшись, набравшись сил, он стал кричать раз по двадцать кряду. И как я раньше ни любил петушиное пение, тут выносить его стало нелегко. А петух разошелся — истоптал несчастную несушку, в кровь изодрал ее шпорами. Пришлось несушку спасать, отсаживать в отдельную клетку. Но тогда петух кричал свое «ку-ка-ре-ку-у-у» уже не по два десятка раз, а каждый день по нескольку песенок прибавляя.

Возможно, раньше мы бы это стерпели, но после пожара настроение у всех было кислое. И вот однажды, когда петух прокричал — тут уж мне не соврать, все считали — без остановок шестьдесят один раз, мы вышвырнули его из избы. Но петух умудрился залететь на чердак и продолжал орать нам оттуда. Измученные, мы решили уступить — выпустили несушку за дверь и улеглись спать, радуясь наконец-то наступившей тишине.

Но блаженствовать нам пришлось недолго. Вдруг курица завопила, будто ее пожирал волк. Кто в чем мы бросились ее спасать. В воздухе плавали перья, как если бы тут драли подушку. Курица стремглав шмыгнула мимо наших ног в раскрытую дверь, а петух стоял весь приглаженный, какой-то будто слинявший от страха.

Забежав за угол, я увидел большую белую птицу, неторопливо и с достоинством низом удаляющуюся к лесу. Припомнив, как в ущелье Гулями белый кречет припугнул раскричавшегося ворона, я подумал, что и здесь без кречета не обошлось. План родился в тот же миг: привязать петуха за лапу перед окном, а самому устроиться в избе с фотоаппаратом. Белый кречет верхом на петухе — вот бы был кадр!

Фотоаппарат и пленку мне охотоведы одолжили, но за петуха вступились горой. Они считали, что прилетал не кречет, а ястреб-тетеревятник, но ради этого разбойника они не хотели рисковать петухом. Переубедить я их не смог, они уверяли, что среди сибирских тетеревятников изредка встречаются белые птицы. А тут мне пришлось убедиться, что ястребы и в самом деле проживали в здешних лесах.

За день до прибытия вертолета я рискнул выйти с Громовым в недалекий маршрут по берегам реки Аян. Ночи были такими же светлыми, как и дни. Лишь к полуночи сгущались робкие сумерки. И в это время, как по команде, с токанием, похожим на барабанную дробь, начинали перелетать с одного берега на другой куропатки.

Повернув в обратный путь, мы следовали берегом реки и вдруг услышали позади какой-то шум, непонятный писк. Мы увидели бившийся в --">