Джеймс Оливер Кервуд - По волчьему следу

он вступил в лес; случай подсунул ему под ноги полузаросшую травой тропинку; он пошел по ней, и с каждым шагом запах дыма становился ощутительнее.

Тот же инстинкт лесного жителя побудил его приближаться с крайней осторожностью. Инстинкт и необыкновенная тишина ночи. Он шел так, что ни одна веточка не хрустела у него под ногами. Он раздвигал кусты так, что они не издавали ни малейшего звука. Когда он добрался наконец до полянки, где все еще поднимался кверху дымок от костра, разложенного Карвелем, то он сделал это так осторожно и тихо, что его не услышал даже Бари. Возможно, что в глубине души Буш Мак-Таггарт все-таки чего-то остерегался; еще возможно, что он хотел застать Нипизу во время сна. Один вид юрты заставил его сердце забиться сильнее. На том месте, где находилась юрта, было светло, как днем, и он увидел развешанное около нее женское белье, которое сушилось на веревке. Крадучись, как лисица, он подошел поближе и уже протянул руку, чтобы отдернуть занавеску, закрывавшую собою вход в юрту, но остановился, чтобы прислушаться, не последует ли какого-нибудь звука. Он услышал дыхание. На секунду он обернулся лицом к свету, так что луна была ему прямо в глаза. Они горели от страсти. Затем, все еще с величайшей осторожностью, он приподнял занавеску.

Не звук разбудил Бари, лежавшего в десяти шагах в стороне, в глубокой тени можжевельника. Возможно, что это был запах. Он почуял пришельца прежде всего обонянием и пробудился. Несколько секунд он глядел во все глаза на согнувшуюся у входа в юрту фигуру. Он знал, что это был не Карвель. Старый, давно уже знакомый запах человека-зверя точно ненавистным ядом вдруг наполнил его ноздри. Он вскочил и остановился на всех четырех ногах, расставив их квадратом и обнажив свои длинные клыки.

Мак-Таггарт скрылся за занавеской. Изнутри юрты послышались вдруг звуки; там завозились; сначала удивленный крик только что пробудившегося человека, а затем призыв на помощь. Низкий, полусмущенный голос в ответ. Бари с оглушительным лаем выскочил из своей засады и ринулся в смертный бой.

У своей сосновой лесной опушки Карвель беспокойно зашевелился. Странные звуки разбудили его, и, будучи не в силах стряхнуть с себя дремоту, он в первую минуту принял их за сновидение. Наконец он осилил себя, приподнялся и, поняв, в чем дело, вскочил на ноги и бросился к шалашу. Нипиза выскочила уже наружу и изо всех сил звала его на помощь.

— Карвель!.. Карвель!.. — кричала она. — Идите сюда скорее, Джим!

Она стояла, вся белая в своей ночной рубашке, и глаза ее были искажены от страха и метали искры! Увидев молодого человека, она бросилась к нему с распростертыми руками и все еще кричала:

— Карвель!.. Карвель!..

А в это время из юрты доносились яростное рычание собаки и жалобные крики человека. Карвель позабыл, что только вечером пришел сюда в первый раз в жизни, и, несмотря на это, притянул ее к своей груди, и она послушно обвила его шею руками.

— Джим… — плакала она. — Этот человек здесь… Он уже пришел из Лакбэна… Там они оба, Бари и он.

Карвель понял всю правду. Он схватил на руки Нипизу и побежал с ней прочь, подальше от этих звуков, которые становились все ужаснее и сильнее. У лесной опушки он спустил ее на землю. Она все еще держала его за шею; по тому, как она дрожала всем телом, он чувствовал, как она испугалась. Она плакала и смотрела ему чисто по-детски в глаза.

— Джим… Джим… — умоляла она. — Не оставляйте меня… Я здесь одна! Около меня здесь нет ни одной близкой души! И я так боюсь!..

Он склонился над ней, и как-то так само собой вышло, что привлек ее к себе и поцеловал в губы.

А затем испугался своего поступка и побежал к юрте.

Когда он прибежал туда, один, с револьвером в руке, то Бари стоял уже у самого входа и помахивал хвостом. Карвель взял из костра пылавшую головешку и вошел внутрь юрты. Когда он вышел оттуда обратно, то на нем не было лица. Он бросил головешку в костер и возвратился к Нипизе. Он заботливо укутал ее в свое одеяло и стал около нее на колени.

— Он умер, Нипиза, — сказал он.

— Умер? Это правда, Джим?

— Да, Бари загрыз его насмерть!

* * *

Она едва дышала. Он еще ниже склонился над ней и продолжал:

— Но ты не беспокойся, мое дитя. Об этом не узнает никто. Сейчас я похороню его и подожгу --">