Юлий Гусман , Ярослав Кириллович Голованов - Контакт

столами, заваленными графиками и бортжурналами, Редфорд и Леннон. Входит Стейнберг, явно чем-то озабоченный, что не мешает ему, впрочем, жевать резинку.

— Нам надо посоветоваться, ребята, — хмуро говорит он, подойдя к столу Алана.

— Сейчас? — Редфорд поднимает голову.

— Лучше сейчас…

Леннон встает из-за своего стола, медленно подходит.

— Ты чем-то взволнован, Джон? — спрашивает он Стейнберга.

— Не совсем так. — Стейнберг выплевывает жвачку в руку, а потом приклеивает к пульту. — Со мной говорили наши ребята из службы безопасности и просили разузнать тут кое о чем.

— О чем, например? — спрашивает Редфорд.

— Например, о том, что за штуки делают русские со связью.

— А что они делают со связью? — не глядя на Стейнберга, спрашивает Леннон.

— В последнее время они регулярно глушат связь Хьюстона, идут сбои всей нашей телеметрии, сильные помехи даже на самых коротких волнах, искажение и полная потеря видеоканала. Сначала русские делали вид, что виновато Солнце, валили все на ионосферу, но ведь наивно думать, что все это нельзя проверить. Наши в Хьюстоне проверили, оказалось, что все это «липа». Очевидно, это они глушат нас, глушат даже систему противоракетной обороны. А это, как вы понимаете, уже не шутки…

— Но как можно предполагать, что они делают это со злым умыслом, если они и себя тоже глушат? — спрашивает Редфорд.

— Ну, это может делаться для отвода глаз… — Стейнберг неопределенно покрутил пальцами в воздухе. — Одно дело, когда ты знаешь, что сбой будет, и готов к нему, другое, когда это полная неожиданность…

— Послушай, Алан, — вступает в разговор Леннон, — даже если это не злой умысел, если они искренне не могут разобраться в этих помехах на Земле, то что мы будем делать на траектории?

— Я думаю о другом, — добавляет Стейнберг. — Что мы будем делать на траектории, если здесь, на Земле, русские действительно что-то темнят…

— Как тебе не стыдно, Джон! — резко оборачивается Редфорд.

— А почему я должен верить?! — взрывается Стейнберг. — Ты демократ-идеалист! Ты, разумеется, веришь всем этим договорам, протоколам, актам, всем этим бумажкам. А знаешь, как это все у русских называется? «Филькина грамота»!

— Что это? — спрашивает Редфорд.

— Trickery, — невозмутимо переводит Леннон.

— Они просили, чтобы мы здесь разузнали, что это за сбои и почему русские крутят, — уже тихо, примирительно сказал Стейнберг.

— Я бригадный генерал военно-воздушных сил Соединенных Штатов, — глухо, но твердо ответил Редфорд. — Я четыре раза летал в космос и просто не успел выучиться на шпиона. Передай твоим ребятам, что для выполнения этого поручения у меня не хватает образования…

— Ну, Алан, причем здесь шпионаж? — смутившись, спрашивает Стейнберг.

— А что тогда означает «разузнать»?

— Ну просто, может быть, заговорить на эту тему, посмотреть, как они прореагируют, — поясняет Леннон.

Редфорд задумался. Резко встал.

— Согласен. Пошли.

В огромном здании МИКа — монтажно-испытательного корпуса, — под сводами которого всегда гуляет эхо голосов, стоит марсианский корабль «Гагарин» — точная копия того, испытания которого заканчиваются сейчас у причала орбитальной станции «МИР-4».

Сооружение это, по размерам своим близкое к морскому теплоходу, по внешнему облику не похоже ни на что, известное нам. Собранный на орбите, «Гагарин» будет летать только в пустоте космоса, поэтому у его конструкторов не было необходимости думать о том, чтобы отсеки корабля размещались компактно, а его формы были обтекаемы. Вакуум и невесомость создали новый инженерно-конструкторский стиль, породили невозможную на Земле межпланетную архитектуру, в которой впервые не спорили рационализм и свобода решений.

Корабль стоит в переплетении кабелей, проводов, в окружении пультов, приборов, в центре того лабораторного хаоса, в котором есть высокий порядок и строгая логика и который представляется хаосом лишь непосвященному.

Возле корабля у переносного пульта на круглом вертящемся табурете сидит Лежава с большой папкой документов в руках. Он что-то перекладывает, перетасовывает, вытаскивает скрепки, перекалывает. Рядом копошатся в бумагах Седов и Раздолин. В расписании занятий вся эта канцелярия значилась как «работа с документацией», но сейчас, когда неожидание явившиеся американцы затеяли этот разговор о радиосбоях, все --">