Скотт Вестерфелд - Соглашение о неразглашении

плиток шоколада Тоблерон и курения двенадцатидолларовых сигар Корона. Пробиться к чрезвычайно маленьким и чудовищно дорогим баночкам с ореховыми смесями и съесть все, кроме кешью. При первоначальной разведке бара я действительно заметил в глубине детского размера humidor, несомненно предлагающий сигарильос, правда пост-фиделевского происхождения и ошеломительной цены. И все эти миниатюрные удовольствия выставят в счет компании "Falling Man".

Лаская на заднем сидении автомобиля этот маленький ключик, я осознал скрытую истину: именно ради этого мгновения я и приехал в ЛА. Чтобы сделать набег на холодильник.

Позднее до меня дошло, что если бы я каким-то образом узнал, что моя смерть так близка, то в свои последние часы я наверное делал бы почти то же самое, предаваясь тем же чувственным удовольствиям и мелкому мщению. Может быть, в большем масштабе, но не с большей глубиной духа. И я предполагаю, что именно поэтому меня отправили в ад.

***

Той ночью на пожаре я был с похмелья.

Шесть баночек пива — это чепуха, а самолетного размера бутылочки рома Матусалем явно не выдерживались пять лет. Но я был порождением пост-курящей эры, и мне следовало воздержаться от сигарильос. Я чувствовал себя так, словно какой-то докембрийский папочка 50-х годов запер меня в шкафу с пачкой Мальборо, которую я должен был выкурить до конца. Во рту было чудовищно сухо, и я просто умирал от жажды. Мне страшно хотелось напиться из гигантских рукавов, поникших в руках пожарных, которых доброхоты из ДПЛА послали приглядывать за нашим маленьким инферно.

С гнусным привкусом пепельницы во рту, я даже не озаботился сам начать пожар. Предоставил эту честь моей помощнице с милой улыбкой.

Я просто пробормотал: "Действуй."

Она щелкнула громадным, в стиле доктора Франкенштейна переключателем, и галлоны ускорителя, которым мы спрыснули обреченный дом, вспыхнули. От огня пришла волна приятного тепла, дойдя до нас сквозь прохладный воздух ночной пустыни через несколько секунд после того, как первые языки пламени вырвались из окон бунгало.

Нестройный вопль радости послышался от команды, вознагражденной наконец за грязную работу подготовки в течении двух долгих августовских дней. Шестеро из них держали ручные цифровые камеры. Еще четыре закрепленные камеры снимали дом с главных направлений, обеспечивая х-у координаты для привязки шатких картинок с ручных камер.

Шестеро камер-жокеев лихо рванулись настолько близко, насколько позволял жар, стараясь записать всплески и скачки пламени. Они пытались захватить особо драматические подробности: стропила, рушащиеся в ливне искр, взрывающийся карман запертого воздуха. Нам хотелось ухватить особый блеск этого пожара, чтобы художественный директор "Falling Man" мог обойтись без хитроумных алгоритмов распространения огня, которыми пользуются все другие FX-компании. Мы хотели чего-нибудь уникального, почти реального.

Словно ученые девятнадцатого века, делающие фотографии духов, мы пытались запечатлеть душу этого пожара.

Помощница, которой я позволил начать пожар, положила руку мне на плечо. Я повернул голову, и был поражен явной пироманиакальной радостью в ее глазах. Прикосновение женщины было бессознательным, несексуальным, и я увидел, что ее двадцати-с-чем-то-летняя невинность записана на ее лице танцующим огнем, и своим изнуренным, тридцати-с-чем-то-летним разумом предпочел ее самому пожару. Я смотрел на нее, пока сильный треск и внезапный вздох команды не вернул мой взгляд обратно к пожару.

Один угол дома грозил обрушиться.

Клуб огня вырвался из фундамента, жадным языком лизнув по схождению двух стен. Поддерживающая балка, скрытая за этой колонной огня, наверное, была из сырой, свежей древесины, она зашипела, со взрывом выбросив пар и искры. И начала гнуться, скручиваться, корчась, словно змея, запертая в цилиндре из газа и плазмы.

"Классный кадр!", крикнул я, махая, чтобы все переносные камеры перебежали на эту сторону. Я тяжело задышал, сердце забилось, и похмелье от сигарильос внезапно прошло. Я пробежал несколько шагов в сторону дома. Даже на этих немногих метрах температура заметно возросла, пламя теперь водило тяжелой, палящей рукой по моему лицу. Оно сушило мои контактные линзы, которые жестоко сжимали глазные яблоки, словно маленькие полусферические когти.

Я чувствовал себя так, словно я пробуждаюсь из долгого сна, словно осознаю изысканные --">