Александр Петрович Казанцев - Дар Каиссы

выдумал. И с использованием тяги знатно у тебя получилось. А если до тебя люди так делали, ты гордиться этим должен. Выходит, правильно выдумал! И не вздумай тужить, если этюд твой с предшественником окажется или с побочным решением. И еще я тебе скажу: от проигрышей в шахматы человек сильнее может стать. Закалять характер шахматами надо, вот что! «Характер состоит в энергичном стремлении к достижению целой, которые каждый себе указывает». Это Гете сказал, великий поэт и знаток людей.

— Сначала я думал, вы — шахматист, потом — что Шерлок Холмс, а вы, оказывается…

— Ну что я! О тебе речь идет. Выдумка — великая вещь. Когда отец мой в Великую Отечественную из кирпичной трубы прокламации против фашистов запускал, его выдумка была отличной, потому что нужна была. А твоя выдумка вроде бы та же самая, а зачем, спрашивается? Чтобы слабость твою прикрыть? В шахматный журнал этюд свой послать не решаешься, ветру судьбу вверяешь — пусть, мол, люди листовки поймают и шахматные задачки решают. Нет, брат. Если хочешь тягу использовать, то как-нибудь по-другому, чтобы людям польза была побольше.

— Там в трубе тяга такая сильная, что вентилятор закрутится.

— Вот это славно, сынок. Вентилятор — это уже машина! А машины людям служат. Так извините меня, граждане хорошие. Разрешите откланяться.

Прощаясь в передней, Иван Тимофеевич спросил Костю:

— Так сколько ты «листовок» через трубу запустил?

— Сто семь штук.

— А ответов кроме моего, значит, нет?

— А мне больше и не надо! Спасибо вам. Большое спасибо!

— Это за что же? Что не штрафую?

— Нет, за тягу.

— Ах, за тягу! Ну, давай, давай! Растите сыночка, Серафима Ивановна. Будьте здоровы.

И капитан милиции Гусаков тяжелым шагом вышел из квартиры Куликовых, не подозревая, какой переворот совершил в юной душе.

Серафима Ивановна, сама не зная почему, заплакала, по-матерински отгадав значение случившегося для судьбы сына.

Часть первая. ТЯГА

Игра — это говорливая человеческого сердца.

Карел Кpупский, польский пропагандист шахмат

Глава первая. ПЕРЕПОЛОХ НА НЕБЕ

Вращавшийся зал ресторана рывком остановился. Вика даже качнулась вперед. Она видела, как перепуганные люди вскакивали с мест, даже опрокидывали стулья. Вика посмотрела в окно, и ей стало жутко. Далеко внизу сквозь туманную сетку дождя неясно проступал как бы архитектурный макет города с многоэтажными коробочками домов.

Настольные лампы вдруг зажглись, потом тревожно замирали и все разом погасли.

Люди бросились к выходу. Началась давка. Очевидно, лифты ни работали. Вике стало совсем не по себе. Она вдруг ощутила, что находится на огромной высоте, что до земли сотни метров! Ей тоже хотелось вскочить, но было совестно соседей по столицу.

Конечно, Останкинскую телобашню ветер, так дувший внизу, теперь отчаянно раскачивает, валит, сейчас сломает!.. Хорошо, хоть Кати нет: она совсем бы перетрусила!

Вика посмотрела через окно вниз. Ей показалось, что она летит на снижающемся самолете и сейчас врежется в едва различимые в тумане дома.

Какая-то женщина истерически закричала.

Все началось неудачно еще внизу. Вике Нелидовой надоело ждать и всматриваться в прохожих, чтобы еще издали увидеть Катю. Подружки не было. Вика металась по панели, перепрыгивая через рябые от порывов ветра лужи.

Ветер становился таким сильным, что Вика непроизвольно запрокинула коротко стриженную голову, чтобы убедиться, не раскачивается ли Останкинская телевизионная башню. Капюшон, накинутый от дождя, сполз на затылок. Низкие облака неслись пенным потоком, скрывая шпиль башни.

Все положенные сроки прошли, а Катя но появлялась. У Вики характер был решительный, и ее поступки, особенно в плохую погоду, не прогнозировались. Она разорвала в клочья Катин билет в ресторан «Седьмое небо». Обрывки билета, который можно было бы кому-нибудь отдать, подхватило и понесло над лужами, а Вика «наперекор стихии», запахнув свой плащик, направилась в башню.

Ветер сразу исчез. Но Вика была слишком раздражена. Ну что это за подъем на огромную высоту в «герметически закрытом»

лифте? Как будто к себе домой на четырнадцатый этаж! Внизу вошла, вверху вышла — не поверишь, что до земли сотни метров.

Вот в Париже, говорят, на Эйфелевой башне, хоть она и пониже Останкинской, ощущений будто бы больше. Пересаживаешься из одного открытого лифта в другой. Через решетчатые фермы все --">