Владимир Городов - Круг Девятирога

со стороны, застывшего в самой непривлекательной позе: голова задрана вверх, глаза выпучены, рот раскрыт, так и не прикуренная сигарета, выпав, висит в воздухе, ноги полусогнуты, руки растопырены в стороны. Сверху, всего в нескольких сантиметрах над головой, парит солидных размеров глыбища серого льда… Короче говоря, картинка маслом под названием «Ой, ё!..» Кадр за мгновение до… О том, что произойдет через это мгновение, не хочется даже думать. И лишь только теперь до меня доходит, что я просто-напросто умер. Вдруг вспоминается эпизод из голливудского фильма «Привидение», в котором душа трагически погибшего паренька в полнейшем шоке орала и буйствовала по поводу кончины своего тела. Я же в качестве души (или астрального, или тонкого тела – называйте как угодно) остаюсь абсолютно спокойным. И даже чувствую облегчение: будто с плеч свалился груз, давивший на них так давно, что к его весу уже привык и не замечал.

Подхожу к своему изваянием застывшему телу. Осматриваю его, осматриваю себя. Сравниваю. Ну прямо-таки близнецы-братья! Даже одеты одинаково: кожаные куртки, джинсы. И даже на правой кроссовке шнурок по-одинаковому расшнуровался. Только вот себя в новой ипостаси я ощущаю по-прежнему, а тот… Тот вообще не прощупывается. «Картинка» присутствует, а вот ощутить, как ни стараюсь, ничего не удаётся: рука проходит сквозь пустоту.

– Ну что, друже, налюбовался? – слышу за собой голос и резко оборачиваюсь. Буквально только что здесь было абсолютно безлюдно, а сейчас на детской деревянной песочнице, покрытой облупленным слоем синей краски, сидит атлетического вида парнище, одетый так, словно попал сюда прямёхонько с венецианского карнавала: камзол попугаистой оранжево-голубой расцветки, расшитый где только можно золотым позументом, башмаки из светлой кожи, похожие на двух маленьких бегемотиков. Лихо заломленную шляпу немыслимого фасона, огромнейшие поля которой возлежат на его плечах, украшает аляповатый букет разноцветных перьев. Завершает картину неимоверно длинный меч (и как только он его обнажать умудряется?) в сверкающих ножнах на широком кожаном поясе. Лицо парня – надо заметить, очень красивое, с точёным профилем – очень портит выражение, какое я неоднократно наблюдал у многочисленных представителей низшего начальства: этакое самодовольно-глуповатое, с налетом превосходства и лёгкого покровительства.

– Уразумел уже, что сей мир тебя не имет? – произносит появившийся с менторской интонацией, как говорят с неразумным ребенком.

– Вообще-то воспитанные люди здороваются, – язвительно замечаю я.

– Так то люди. Им, понятно дело, здравия хочется. А нам-то оно на что?

– «Вам» – это кому?

– «Вам» – это… ну нам, конечно… Мне, тебе, другим, которые уже это…

– Что – «это»?

– Так… это самое… Ты уж вон, – он машет рукой в сторону моего «фантома», – почти что умер. Я тоже… почти.

– И кто же ты кто такой? Как звать-величать? – спрашиваю я.

– Не зови ушедшего. – Он многозначительно покачивает указательным пальцем и хмурит брови, кои жесты, по его мнению, должны придать ему многозначительный вид. – Я послан за тобой, а потому реки: «Посланник».

Короче говоря, уходит от ответа.

– И кем же ты послан?

– Тем. Або Другим. А то и Обоими – не мне ведать.

– А если поконкретнее? – настаиваю я.

– По… чаво? – не понимает он слова.

– Точнее сказать можешь: кто послал тебя? Куда идти? Для чего?

– Дык, совет старцев-веломудров меня за тобою послал. Твоё Предназначение, опять же… То ись, разговорщик-то я невеликий, – всё же смущается он. – Моё дело – тебя привести. Вот придём, там всё и узнаешь.

– А ты уверен, что я с тобой пойду?

Скривив рот, он пожимает плечами, что можно истолковать лишь однозначно: а куда ж ты денешься? И это меня чрезвычайно раздражает.

– Ну-ну, жди! – сердито бросаю я и, оставив нового знакомца сидеть на песочнице, отправляюсь обследовать этот знакомый мир, вдруг ставший для меня новым и непривычным. В голове крутятся всяческие шаловливые мысли о том, каким весёлым и проказливым привидением я стану. Однако меня ждёт разочарование. Лишь только я сворачиваю за угол дома, как передо мной разверзается бездоннейшая чёрная пустота. И то же самое – за всеми другими углами. Городской пейзаж смотрится целостно лишь с того места, где меня настигла смерть. Стоит отойти на несколько шагов, как в «картинке» появляются чёрные щели, уходящие бесконечно вверх и вниз. Расколотая --">