Александр Абердин - Сражение за Бидруп.

Натали, с усмешкой, спросила его:

– Что Стинко, внезапно почувствовал себя чудовищем? – Стинко кивнул головой – А что ты скажешь на это? – Спросила его Натали и ее рука стала быстро вытягиваться по направлению к его лицу. Стинко в ужасе замер. Невероятно длинная рука Натали дотянулась до его головы и ласково потрепала по волосам. – Так кто из нас большее чудовище, парень? Все-таки я или ты?

Рука этой странной женщины снова сделалась нормальной длины и она негромко рассмеялась. Внезапно атласно-белая кожа Натали потемнела и в считанные секунды стала маслянисто-коричневой, а ее коротко стриженные, прямые и черные волосы, вдруг сделались совсем короткими, да, еще при этом свернулись в мелкие, плотно скрученные колечки. Теперь на кушетке перед Стингертом Бартоном лежала не Натали, а совершенно незнакомая ему темнокожая женщина, которая снова спросила его глубоким гортанным голосом:

– Стинко, дружок, ну, так кто же из нас двоих большее чудовище, я или ты?

Не дожидаясь ответа, темнокожая женщина посветлела и перед изумленным Стинко вновь лежала на кушетке Натали Калвиш, вызывающе красивая, с короткими волосами цвета воронова крыла и ослепительно белой кожей, гладкой, как полированный мрамор и, словно люминесцентная панель, светящейся изнутри. Стинко даже стало не по себе от этих метаморфоз и ему захотелось сбежать. Так и не дождавшись ответа, Натали широко улыбнулась и сказала ему:

– Ах, Стинни, милый мой малыш Стинни. Стоит ли расстраиваться из-за того, что ты, вдруг, почувствовал, кем являешься на самом деле. И я, и Эд Бартон, и мой родной брат Серж, мы все умерли сотни тысяч лет назад и не наша в том вина или заслуга, что мы снова живем и радуемся жизни. Ты, Стинко, как и мы с Эдом, тоже реликт далёкого прошлого, только ты не умирал, а скорее всего, в этом самом далеком прошлом, ещё грудным младенцем был выкраден со своей родной планеты. Я не знаю как это произошло, но тебя зачем-то подбросили на Бидруп, предварительно изуродовав до неузнаваемости твое тело сложнейшей хирургической операцией, да, к тому же её сделали так, что тебе не могла помочь ни одна медицинская машина кроме той, которую заново запрограммировал для этого Эд Бартон. Это, собственно говоря, и дает ему полное на то основание считать тебя своим собственным сыном. Ведь ты в итоге, как бы родился заново.

Стинко жалобно шмыгнул носом и спросил жалобным, почти плачущим голосом:

– Натали, кто я? Откуда я родом?

Натали мгновенно переоделась в светло-голубой космокомбинезон с росчерком флуоресцентно-желтой молнии на груди и сказала ему деловым, но в то же время несколько озабоченным тоном:

– Ох, Стинни, не знаю, что и сказать тебе, но мы попробуем это установить. Правда, парень, и тебе придется потрудиться, чтобы помочь нам. Ты согласен?

– Да, Натали, я согласен. – Тихо ответил Стинко

В следующее мгновение в каюте появился Эд. Он подошел к столику, налил себе бокал вина и выпил его несколькими глотками. Повернувшись к Стинко, он поинтересовался:

– Ну, что парень? Кризис миновал? Раз так, то, по-моему, это дело стоит хорошенько отпраздновать. – Повернувшись вслед за этим к двери к двери, словно там кто-то стоял, Эд громко сказал – Бэкси, приготовь-ка нам обед и накрывай на стол. Через полтора часа мы придем обедать. Сегодня мы обедаем вместе со Стинко.

Снова развернувшись к Стинко, сидящему в кресле с напряженным лицом, Эд попросил его:

– Стинко, давай дадим Натали возможность подготовиться к праздничному обеду, да, нам и самим стоит привести себя в порядок и одеться, как настоящим джентльменам. Напротив каюты Натали для тебя приготовлена отдельная каюта. Ступай в нее, осмотрись, ну, а если захочешь, что-либо изменить в интерьере, обратись к Бэкси, она здесь единственная полноправная хозяйка, а мы все только гости. Пожалуй, с этого самого дня ты будешь куда больше нужен нам именно здесь, на борту "Молнии Варкена", чем в Форте Свободный Бидруп.

Стинко молча вышел, а Эд сел на его место. Цветы живого мха тотчас закрылись, явно давая понять, что они не желают реагировать на пси-поле данного субъекта, словно он являлся неодушевленным предметом, которому не суждено излучать, какие-нибудь эмоции. Впрочем, Эда Бартона нисколько не беспокоили такие мелочи, как отношение к нему какого-то ворсистого, сухопутного моллюска, питающегося, помимо крошек со стола, ещё и чужими эмоциями. Бутылка "Старого Роантира" сама поднялась в воздух и, сделав изящный --">