Андрей Всеволодович Дмитрук - Следы на траве

отовсюду сдуло. И чувствую — бегают лапки. По ногам, по груди под рубахой. Это они все разом бросились нас изучать, ощупывать… Мы с Бобом просто остолбенели. Стоишь весь в муравьях и боишься пошевелиться. А Зоя как вскрикнет — и давай крутиться, руками себя обхлопывать… Тут Павел спохватился и что-то сделал — я до сих пор не пойму, что. Этак присел на корточки и начал пальцами перебирать возле пола. И муравьи мигом с нас посползали. Глядим, снова по крыльцу шастают. Что интересно, Вика все время за нами наблюдала с усмешкой. Ее не трогали…

Вы знаете, какое у меня впечатление от дачи Ломейко? По-моему, весь двухэтажный дом — только придаток к чему-то другому; подсобное помещение, что ли. То есть Павлу сугубо наплевать, что отец старался, отделывал жилище… Павел бы и в бараке так же себя вел. Дырявил бы стены, тянул провода и прочее. Мебель изуродована, в ожогах. А запах, боже ты мой! Воздух какой-то прокисший и вместе с тем сладкий. Если палку держать в муравейнике, она будет так пахнуть.

…Кстати, о муравьях. Вот уж кому было привольно в этой берлоге! Кишели повсюду. Не иначе их свет разбудил. На обоях вереницы через всю комнату. Интересовались, в стакан лезли, хлеб усиками трогали. И Павел их уже не гонял. Я даже спросил: почему он тех, на крыльце, шуганул, а этих нет? А он говорит — те, мол, были сторожевые, а эти — фуражиры. За пищей пришли…

Бобу, впрочем, Павлова дача понравилась, да еще как! Он у нас тоже в своем роде гусар. Не успели сесть, поднял тост за хозяина. Дескать, вот настоящий мужик, без выкрутасов. Вика взвизгнула и в ладоши захлопала, так ей это пришлось по душе. Да… Павел сидел бледный, окостеневший, только улыбался, как манекен. Так она его растормошила и заставила поцеловаться, точно на свадьбе. И заявила, что Павел — ее гордость; и что если он станет похожим на других, она его в пять минут разлюбит… Тут бы нам поддержать настроение. Совет да любовь. А Зою, простую душу, черт дернул за язык. Она от муравьев натерпелась. То есть они сами ей ничего не сделали. Но вот у человека к ним отвращение! Сидела, как на иголках, ни пить, ни есть толком не могла. Пока не сорвалась… Причем, кажется, ведь безобидную вещь сказала. Всего-то навсего, что даже великий ученый должен жить по-людски, а не в таком разгроме. Дескать, не хватает в доме женской руки…

Нет, Вика была не так проста, чтобы откровенно вызвериться на Павла или, скажем, пустить слезу. Хотя и хотелось ей, я видел… Губы кусала, но пересилила себя. Даже поддакнула Зое и Павлу погрозила этак шутливо. А уж потом — выместила злобу тем, что всерьез принялась за меня.

…Надеюсь, вы понимаете, что я далеко не святой. Плюс ее красота. Через десять минут меня уже можно было собирать ложками. Мы с ней чокались, пили на брудершафт. Она села ко мне на колени… Стоит ли вдаваться в подробности? Видимо, я вел себя по-свински. Не знаю, что бы я выкинул на месте Павла. А он только делал вид, что слушает болтовню Боба, и уголком глаза следил из-под очков, как она уводит меня по лестнице на второй этаж.

…Мы очутились в захламленной комнатенке за бильярдом. Ну да, в той самой… Признаюсь честно, редко меня так целовали. Отчаянно, что ли… И вдруг резкий переход. Как будто опомнилась: мол, что это я делаю? Оттолкнула, лицо перекошенное… Я, в общем… Она меня завела здорово… Я начал маленько настаивать, упрекать. Может, и допустил… того… маленький нажим. Так она мне наговорила… Умела быть ядовитой. Я ей чуть пощечину не закатил.

Когда вдруг чую затылком: смотрят. Мы ведь дверь-то не заперли. Оборачиваюсь — на пороге Павел. Белый, точно рыбье брюхо. Я так и остолбенел. Она воспользовалась, меня из комнаты вытолкнула и захлопнула дверь, так что штукатурка посыпалась. И орет оттуда, что ей никто не нужен и все могут убираться. Слышу, бросилась на диван, рыдает…

Я к Павлу — объяснить, извиниться… Какое там! Повернулся, будто меня нет, и размеренно зашагал вниз по лестнице. А, думаю, будьте вы все прокляты! Делайте, что хотите, сходите с ума. Я спать лягу, утром разберемся.

…Бильярдная длинная, как коридор, это вы знаете. В одном конце комнатенка, где Вика заперлась. Посередине лестница на первый этаж, в холл. В другом конце — кушетка. Ну, я там и лег…

Ворочался, конечно, долго — нервы расходились. Но постепенно меня сморило. Просыпаюсь часа в четыре утра. Не сразу понял, отчего. За окном светает. И лапки по мне бегают, щекочут. И шорох кругом. Точно --">