Юрий Павлович Гуцу - Манекен за столом. Роман-антиутопия

на берег. Небо было усыпано звездами. Над горизонтом их было так же много, как и в зените. Ветер сдувал сухие песчинки с ровного пляжа.

Заросли негостеприимны по ночам, и я выбрался на тропу.

В глубине зарослей был дом, принадлежащий виртуозу Кредо. Зачем Кредо нужно было жить здесь, неясно. Виртуоз был богат, известен. Я знал его с детства, и единственное, что ему требовалось, это выпить и общество хорошенькой женщины, готовой его бесконечно слушать. Этого ему хватало и на побережье.

Когда-то у него была семья. Знаменитости не повезло. Она, как и все, затерялась в столице.

Окна были освещены. Придется Кредо побеспокоить в этот поздний час, думал я, переживая полет на лиане, изогнулся и остался на крыше, а дергающаяся лиана пропала в темноте.

Около кабинета Кредо я остановился. За массивной дверью слышались приглушенные голоса.

— А против чего вы восстаете? — говорил Кредо. — Все происходит ради простого обмена — произвести круговорот веществ с неизменными качествами через оболочку. Ради этого совершаются самые нелепые вещи, главное, чтобы первобытный механизм катился, без вариантов…

Я выждал и повернул ручку.

Кредо резко обернулся. Неподвижность его взгляда была пугающей.

Необъятный ковер занимал весь пол кабинета. В углу беззвучно работал телевизор.

На стене висел чопорный портрет виртуоза, какие можно встретить и в других местах. Виртуоз был местной достопримечательностью.

Все на портрете соответствовало, но сходства не было.

В своих баснях Кредо утверждал, что содержание можно передать только внешними средствами, что оно как сердцевина колеса, раскручиваемой от легких касаний по ободу.

— Ух ты… Пикет. — Кредо перевел дыхание. — У вас что-то случилось?

Меня изучала пара внимательных глаз. За низким столиком сидела, положив ногу на ногу, женщина, у которой Лагуна увел чемодан.

— Нет, — сказал я. — Просто лодку унесло.

— Вы катались на лодке? — спросила женщина. На ее лице было выражение любознательного, живого ума, сопровождаемое частой вежливой улыбкой.

Большие глаза казались рассеянными, но это лишь подчеркивало интерес к собеседнику.

— Собирал ракушки.

— В самом деле? Что это значит? — спросила она у Кредо.

— Ничего. Они того стоят. Безделица, а удивительная красота. Сувенир. То, что может дать только природа.

— Вот как? — продолжала интересоваться женщина. — Вы мне их покажете?

— Если представится такая возможность.

— Угощайтесь, — сказал Кредо.

Я сел рядом с женщиной.

— Что слышно в городе? — спросил Кредо.

— Кажется, у вас ожидается новый мэр? — сказала женщина.

— Новый мэр, старый мэр, — раздраженно заговорил Кредо, заводясь. — Какая разница? Все это… буря в стакане воды. Вы откуда это знаете, Вуаль?

— Была сегодня в архиве. Новый рацион из местных, но о нем никто ничего не знает. — Она пригубила бокал. — Главное, почему именно он? Мэром могли бы быть вы.

Кредо пожевал ртом и со значением сказал:

— Это всегда остается тайной. Это политика.

— Но ведь не было никаких выборов. — Какое энергичное лицо, подумал я. С первого взгляда она казалась моложе. — Какая заинтересованность в смене мэра в начале сезона? — продолжала она.

Кредо мятежно махнул рукой, но видно было, что он прислушивается.

— Вы давно здесь? — спросил я.

— Я? Давно. Не помню. Запасов хватает. — Он безбедно улыбнулся.

— Никто не беспокоит?

— Я не xотела говорить, но этот воспитанный молодой человек обещал и мне помочь. Представляешь, у меня анекдотически стащили чемодан. Ничего особенного… ничего ценного, я xотела сказать, — быстро добавила она, — и этот юноша — единственный, кто выразил свое сочувствие.

Еще бы. Кому охота связываться с Лагуной. Быстро узнают, что за торжество.

— Мое обещание остается в силе.

Славный он, этот Кредо. Пьет он, конечно, много, и не создает уже давно ничего. Дерганый, а славный. Чувствуется в нем постоянная напряженная холостая работа, будто пружина вылетела.

Сейчас он, расхаживая, говорил, как ему все надоело. Как ему надоела столица. Как ему xочется быть подальше от суеты. А зло у него получалось впечатляюще.

— В жизни нет просвета. Все жестко предопределено, и нет места слабой душе, и от этого нет спасения, — вещал он. — Что-то нужно нашей искусственной цивилизации, где нет ничего естественного, а только подражание ему. Нужно вернуться к истокам. --">