Жан д'Эм - Красные боги

тоже.

И вдруг Люрсак начал говорить. Он лежал на спине. Его глаза с расширившимися черными зрачками, неподвижно устремленные в одну точку, казались мертвыми. Но он был жив. Он говорил. Мой опьяненный мозг безвольно воспринимал его слова.

Один за другим постепенно ушли все курильщики. Мы остались вдвоем. И Люрсак все говорил. Слова его падали в мой мозг и оседали там. Я слушал его рассказ о жизни другого мира, слушал его безумные грезы о прошлом человечества. Я слушал слово за словом. Слова, произносимые последними, откладывались в мозгу, но слова, прежде сказанные, я быстро забывал, и связь рассказа для меня была утрачена. Однако я знал, что когда придет новое опьянение, я вспомню все, весь рассказ от первого до последнего слова.

Время текло. Вместе с Люрсаком я жил там, где нет Настоящего, где есть только Прошлое, в чужом мире, преддверии нашего мира.

Мое сознание было подавлено и опиумом, и рассказом Пьера. Окружающее подернулось туманом. Мой взгляд долго и упорно был прикован к какой-то длинной и бледно-желтой вещи, лежащей около Люрсака, с которой и он сам не спускал глаз. Что это было – я не различал. Иногда мне казалось, что эта вещь похожа на руку. Да, на женскую руку, мертвую женскую руку.

Фу!.. Какой я идиот! Откуда может взяться мертвая рука? Лучше я закрою глаза, чтобы не мерещилась всякая ерунда. Может быть, засну.

Вероятно, я действительно спал. Когда я проснулся, Люрсак говорил заключительные слова:

– Вот. Я закончил. Теперь ты знаешь. Кроме тебя никто не знает. Никто. Я рад, что именно ты оказался у крайней границы моего пути и что именно тебе я рассказал. Если бы ты прочитал это в книге или газете, ты подумал бы вслед за другими, что это пустые россказни или бред разгоряченного и отравленного ума. Но это правда. И то, что я рассказал тебе, да послужит надгробной речью над моей могилой.

Он замолчал. Наступила опять великая тишина, ничем не нарушаемая. Вдруг страшный гром ударил над моей головой. Что за болван там забавляется? Какие-то теплые и тяжелые капли упали мне на лицо и на руку. Я приоткрыл глаза и, сразу протрезвев, вскочил на ноги. Пьер лежал рядом со мной. Из его черепа на мой лоб сочилась кровь. А в руке у него сверкал револьвер.

Прошла неделя.

Мои нервы были натянуты, как струны. Я должен был облегчить свое состояние и отправился курить шандао. Как я и предвидел, шандао воскресил в моей памяти мельчайшие детали того, о чем поведал мне Пьер, прежде чем убить себя. И вот каждый вечер, буква за буквой, ничего не прибавляя, я записываю его странную историю. Я пишу не для себя, ибо я все знаю, но для других, которые думают, что они постигли все, что они выгнали таинственное и неведомое из его последних убежищ и которые не подозревают, что настоящая Тайна еще существует в мире, живет рядом с нами.

Я закончил. Я не прибавил ни одного слова, не выдумал ни одной подробности. Только – самое тщательное воспроизведение рассказа Пьера.

А сам я теперь больше не буду курить. Никогда!

Итак, вот история, которую рассказал мне Пьер^[3].

Глава 1

Выйдя из бюро, Пьер Люрсак остановился в дверях и аккуратно свернул только что полученное от директора «дорожное свидетельство». Потом, размышляя о приказаниях, данных ему, пересек веранду и спустился по большой лестнице в парк. Тут стоял на карауле солдат-туземец, линх. Пьер приказал ему:

– Позови рикшу.

Линх крикнул. Из боковой аллеи выбежал человек, таща за собой легкую коляску. Одним прыжком Пьер вскочил в коляску и уселся на подушки. Рикша вопросительно смотрел на него, ожидая адреса. Люрсак знаком подозвал линха.

– Я говорю по-вьетнамски так плохо, что он меня не поймет. Скажи ему, что я хочу возвратиться в отель.

– Та бэм ква лон^[4], – ответил низкорослый солдатик-туземец, одетый так своеобразно, что походил не то на детскую игрушку, не то на опереточного воина.

На местном языке он объяснил рикше, что от него требуется. Тот кивком показал, что понял, схватился за оглобли и тронулся в путь. Рикша бежал быстро и ровно, а Пьер, откинувшись на спинку коляски и ритмично покачиваясь, смотрел на его голое тело и на выступившие на нем крупные капли пота.

При выходе из тенистых аллей парка, когда они пересекали большую площадь перед дворцом французского губернатора, Пьера почти обжег горячий ветер. Хотя на голове у него был легкий шлем, а одет он был в просторный белый костюм, Пьер изнемогал от жгучей --">