Христа Вольф - Опыт на себе

Вольф Христа ОПЫТ НА СЕБЕ Размышления к протоколу одного эксперимента

Не подлежит сомнению: эксперимент удался. Вы, профессор, один из величайших людей нашего века. К сиюминутной славе вы равнодушны. А мне правила секретности, которыми мы связаны, не только гарантируют строжайшую тайну во всем, что касается материалов нашего опыта, но позволяют включить эти непредусмотренные записки в протокол моего эксперимента.

Восполнить пробел в протоколе, подробно исследовав причины его возникновения, — лучшего предлога довести до вас свои соображения не найти. Устав отыскивать предлоги и отговорки, выскажу-ка все начистоту, воспользовавшись привилегией женщин, к которой они так редко обращаются, косвенный вывод, сделанный мною в тот период, когда я была мужчиной, вернее, намеревалась стать мужчиной. Мои свежие впечатления требуют выхода. Радуясь вновь обретенной власти над словами, я не могу не поиграть ими, не могу не насладиться их многозначностью, что, однако, не мешает мне со всей ответственностью заявить, что в моем протоколе вы познакомитесь с данными точными, безошибочными и однозначными.

Нечто-199 — превосходное средство, пригодное для того, чтобы без риска и без нежелательных побочных явлений превращать женщину в мужчину. Тесты, подтверждающие нашу гипотезу, отличаются именно теми свойствами, которыми, как вы раз и навсегда внушили нам, когда мы были еще студентами, должны отличаться безупречные тесты: они надежны, чувствительны, они улавливают нюансы и правомерны. Я сама их составляла. Протокол я вела самым добросовестным образом. Каждое слово в моем отчете обоснованно.

Но все слова отчета в их совокупности, по существу, ничего не объясняют: не объясняют ни почему я решила стать объектом опыта, ни тем более почему я прервала опыт через тридцать дней и вот уже две недели вновь благополучно существую как женщина. Я знаю, что истина — этого слова вы предпочли бы избежать — весьма далека от фактов протокола. А вы с вашим фанатичным преклонением перед результатами измерений заставили меня усомниться во многих присущих только мне одной словах, хотя именно они помогли бы мне теперь оспорить мнимый нейтралитет этого протокола моими подлинными воспоминаниями.

Любопытство, будто бы сказали вы. Любопытство как условная причина моего согласия на этот опыт. А любопытство — порок женщин и кошек, мужчина не одержим стремлением к познанию, жаждой знания. Это соображение я высказала вам, и вы улыбнулись, оценив его по достоинству, если я правильно понимаю вашу улыбку. Вы никогда не спорите, когда вас ловят с поличным. Однако вы прилагаете все усилия к тому, чтобы вас не поймали. Мне и самой интересно — почему? Теперь все хотят знать, какой черт дернул меня досрочно оборвать успешный опыт. Но отчего никто не поинтересовался причинами, толкнувшими меня на столь безумный поступок? Даже вы никогда не задали мне этого вопроса — ни до, ни после. Либо вы знаете все ответы, либо слишком горды и не хотите разоблачить себя вопросами…

Быть может, заведующей отделом кадров следовало поговорить со мной? Но у нее было полно хлопот с правилами соблюдения секретности. Теперь мне даже как-то подозрительно, что никто из нас не нарушил тогда обет молчания — точно сообщники, чьи рты замкнуты совместным преступлением. Мой текст заявления — видимо — отличался от текста этичной беспристрастностью его подписали. Белый лист официального бланка стандартного формата со штампом Академия наук. И далее, что я, движимая… руководимая (прогресс науки, гуманистические цели и так далее)… добровольно отдаю себя в распоряжение ученых в качестве подопытного лица (в дальнейшем ИЛ). Я подписала этот документ, следовательно, правда… что была предупреждена об известном риске. Я подписала… что в случае «частичной или полной неудачи опыта Академия гарантирует необходимое возмещение и компенсацию». (Интересно, что представляли себе вы или заведующая отделом кадров под «частичной неудачей»?)

Все это меня и развеселило, и разозлило одновременно, но бумагу я подписала. Кадровичка смотрела на меня с ужасом и восхищением, а ваша секретарша тем временем разворачивала за моей спиной неизменный во время церемонии награды или назначения букет гвоздик.

Я и сама знала, что я более, чем кто-либо другой, подхожу для роли подопытного лица: одинокая, бездетная. Хоть и не в идеальном, но в пригодном возрасте — тридцать --">