Теодор Гамильтон Старджон - Человек, потерявший море

упирается его шлем. (Кажется, далекие штормовые валы тошноты улеглись, но проверять пока не хочется.) Он блуждает взглядом по черному сверкающему небу, находит Сириус, находит Плеяды, Полярную звезду, Малую Медведицу, находит… Но что это, звезда движется? Смотри, смотри же — да, движется! Отблеск света — истресканный и смятый, словно вареная головка цветной капусты, плывет в небесах. (Он знает, конечно, что глазам сейчас веры нет.) Но как движется этот отблеск…

Как-то в детстве, на полуострове Кейп-Код, он стоял морозной ночью на холодном песке и смотрел, как из тумана ровно поднимается искорка «Спутника» (безумный рассвет на северо-западе); а потом не спал ночами, мотал особые катушки для приемника и, рискуя жизнью, перевешивал выше антенны — все ради того, чтобы на миг услышать в наушниках неразборчивый писк «Авангарда», «Эксплорера», «Луны», «Дискаверера», «Меркурия». Он знал их все (а что, собирают же люди спичечные коробки и марки) и ни с чем не спутал бы их ровное скольжение в небе.

Эта искорка — спутник, и очень скоро мужчина, обездвиженный, почти без инструментов, не считая хронометра и затуманенной головы, узнает, какой именно. (Благодарность мужчины не знает границ — пока не появилась эта скользящая крупинка света, лишь следы, блуждающие следы, напоминали ему, что он не одинок на этом свете.)

Допустим, ты все тот же мальчишка — любопытный, готовый принять любой вызов и далеко не глупый. За день-другой ты разобрался бы, как узнать период обращения спутника с одним только хронометром да головой на плечах; рано или поздно заметил бы, что тень на скалах впереди появилась только со светом восходящего спутника. Осталось только засечь время, когда длина тени на песке сравняется с высотой скального выступа, а затем еще раз, когда отблеск окажется в зените, а тень пропадет, и умножить разницу на восемь — ну же, сам подумай почему: расстояние от горизонта до зенита составляет плюс-минус четверть орбиты спутника, а полпути до зенита — половину этой четверти; так ты и получишь период обращения спутника. А ты все их давно выучил — полтора часа, два, два с половиной; стоит этой пташке добраться до зенита, как ты узнаешь ее имя.

Но будь ты этим мальчишкой — любопытным, смышленым и так далее, — то не стал бы приставать к измученному мужчине. Он тебя видеть не хочет, мало того — давно уже сам обо всем догадался и даже сейчас наблюдает за тенями, дожидаясь той самой доли секунды. Вот! Глаза метнулись к циферблату: «04:00», расхождение незначительно.

Теперь ему остается только ждать — сколько? десять минут? тридцать? двадцать три? — пока эта искусственная крошка-луна не доест свой кусок теневого пирога; и он томится в ожидании, ведь хотя внутреннее море спокойно, его гладь скрывает подводные течения и подвижные изменчивые тени. Займи себя чем-нибудь. Займи себя. Что бы ни случилось, нельзя подплывать к этой гигантской невидимой амебе: первая ее ледяная ложноножка уже тянется к сердцу.

Ты умный юноша — уже не мальчишка — и тоже хочешь помочь мужчине, рассказать ему об этой стылости внутри, об этой невидимой амебе, что неумолимо тянется к нему и обступает со всех сторон. Ты с ней хорошо знаком — послушай, хочется крикнуть тебе, пусть этот холод внутри тебя не заботит. Ты просто должен понять, что это, вот и все. Просто понять, что за стылость разливается внутри. Ты хочешь сказать ему: «Послушай…»

* * *

Послушай, вот как ты встретился с чудовищем и познал его. Послушай: ты нырял без акваланга на мелководье у берегов Гренадин, цепи из сотен тропических островов; у тебя была маска, из тех, где дыхательная трубка крепится сразу к стеклу, ласты и подводное ружье — все синее, все новое, ведь ты и сам был тогда новичком, ликующим и ошеломленным той легкостью, с которой проник в потусторонний подводный мир. Уже возвращаясь, у самого устья небольшой бухты, ты вдруг решил проплыть остаток пути в одиночку. Предупредив ребят, ты скользнул в теплые шелковистые воды. Ружье ты захватил с собой.

Плыть было недалеко, но на воде новички часто недооценивают расстояние. Минут пять ты просто наслаждался — солнце припекало спину, вода была как парное молоко, и ты летел словно на крыльях. Лицо под водой, маска — продолжение тела, широкие синие ласты отмахивали ярд за ярдом пронизанной солнцем зелени, а ружье в руке казалось почти невесомым, и только тугие эластичные тяги иногда низко гудели при случайном касании. Монотонно --">