Януш Анджей Зайдель - Уранофагия

Лишь немного погодя он заговорил снова:

– Я уже очень стар… Давно не общался на таком близком расстоянии с разумным живым существом! Так что ты уж прости, пришелец, и пойми меня: чувствуя, что в тебе нет распадающихся элементов, я не мог отказать себе в удовольствии обнять тебя! Наше трагическое одиночество обычно длится долго. Семьи, создаваемые в весьма юном возрасте, дают потомство и чрезвычайно скоро распадаются, так как сумма масс урана в семье быстро достигает подкритической величины. Только немногие очень любящие друг друга супруги остаются вместе до взрыва… Дети быстро покидают родителей, чтобы не вызвать преждевременной реакции… Лакомки и гурманы уже в юном возрасте кончают жизнь трагически…

– У нас обжоры тоже живут меньше, – сказал я, чтобы хоть немного утешить его.

– Ну что за жизнь! – вздохнул он. – К старости мы становимся невероятно критическими, и нам все время приходится следить за тем, чтобы не взорваться от какой-либо мелочи. Соответствующая диета и так далее… Впрочем, и это не очень-то помогает, ведь надо же питаться хоть чем-то, так что рано или поздно… Вчера я сделал количественный анализ собственной персоны. Уже больше 90 % урана! Еще немного, и я взорвусь!

– Неужто же никак нельзя удалить из организма излишек урана?

– Увы, нельзя. Из него сделаны немаловажные части нашего тела.

– А не можете ли вы отказаться от некоторых из них?

– Но от чего же? Жаль буквально всего. Не известно, что может в жизни пригодиться. Кроме того, надо прилично выглядеть даже в старости, – и он пошевелил конечностями. – Меня всегда считали элегантным… А вчера, правда, издалека, я приметил одну девицу – ничего себе девица, молоденькая, думаю, не больше 20 %… Если б во мне было меньше восьмидесяти, как знать, может, я рискнул бы и подошел… Ну, я тебе уже наверняка порядком надоел своими россказнями. Пойду. Благодарю за гостеприимство.

Мы сердечно распрощались, и он направился к выходу. Я заметил, что, проходя через силовую, он стащил еще два урановых стержня, но прикинулся, будто не вижу этого – бог с ним, коль это пришлось ему по вкусу… У меня было несколько запасных…

Он ушел, на прощанье помахав мне конечностями, а когда удалился настолько, что его уже нельзя было различить невооруженным глазом, вытащил мои стержни и принялся их уплетать. Я наблюдал за ним в бинокль до тех пор, пока меня не ослепила яркая вспышка. Когда я опять обрел способность видеть, над горизонтом плыло лишь небольшое облачко.

С тех пор я убеждаю каждого, что обжорство – большой порок, – закончил мой друг Катапулос, накладывая себе на тарелку очередную, четвертую порцию жаркого.

--">