Евгений Николаевич Бузни - Зивелеос

Наукин набрал номер телефона Николая. Учитывая возможность прослушивания, особенно после сегодняшнего выступления на суде и открытия лица Самолётова, Тарас Евлампиевич старался говорить очень коротко. В ответ на негромкое: «Слушаю!» он сказал:

— Поздравляю… Это было не просто… Как самочувствие?

— Почти нормально. Есть нюансы, но не важно, — так же коротко отвечал Николай.

— У меня просьба.

— Слушаю.

— Давай хамелеона.

В костюме было три варианта включения окраски облака. Прозрачное, когда видно, кто внутри. Ручная окраска, когда можно было создать сияние по желанию. И хамелеон, когда облако принимало окраску автоматически в зависимости от фона, на котором оно находилось. Николай в здании суда включил второпях белую облачную окраску, которой любил чаще всего пользоваться.

Теперь учёный руководитель поправлял его.

— Спасибо, сделано, ответил быстро Николай.

— Теперь вернись, где был. Проверь внучку. Она должна была быть рядом с тобой с рюкзаком. Охотилась с ампулами нашатыря.

— Всё понял, — коротко обеспокоенным голосом бросил Николай и отключил телефон.

Маша сбегала вниз по той же самой лестнице чёрного хода. Окна были на нескольких площадках, но их света было недостаточно для освещения всех пролётов. Электрическое освещение существовало, но включено не было. Маша сделала попытку на некоторых этажах пройти к лифту, полагая, что так скорее, и она может успеть до появления окружения. То, что дом будет окружён, не вызывало у неё сомнения. Однако выходы в коридор к лифтам оказались запертыми изнутри. Пришлось бегом опускаться до самого выхода. На третьем этаже её остановили, поднимавшиеся милиционеры.

Отдав распоряжения относительно поимки девушки-террористки, Генерал Казёнкин вернулся к вертолётному люку. Под ним далеко внизу просматривались московские улицы. Облако исчезло. Грубая матерщина разнеслась по вертолёту. Генерал умел ругаться.

— Упустили! — продолжал он, распаляясь. — Бездари! Сволочи! Куда все смотрели? Где он? Командир, что ты там делаешь за штурвалом? Где облако, чёрт вас всех побери? Кто видел? Только я занимаюсь операцией, что ли? Всех поувольняю к чертям собачьим! Что за проклятье! Опять упустили!

Генерал долго бы ещё, наверное, не останавливал свои тирады ругательств, если бы не телефонный звонок на пульт управления вертолёта. Командир экипажа позвал генерала в кабину для разговора. Звонил генерал Дотошкин и сообщал, что приведенная в сознание судья рассказала о том, что Зивелеос это ни кто иной, как журналист Самолётов, в чём он сам признался, предъявив паспорт и открыв лицо. Догадки Казёнкина оправдались, с чем горестно поздравил его Дотошкин.

Казёнкин в свою очередь доложил о неудаче с поимкой Зивелеоса и о том, что вертолёт был обстрелян неизвестной женщиной-террористкой.

— Хотя теперь, — добавил он, — когда мы знаем, что Зивелеос — это Самолётов, можно быть уверенными, что террористка — это его подруга, которую мы до сих пор не вычислили, но, которую, надеюсь, сейчас арестуем, если она не успела сбежать из дома до его окружения. Я возвращаюсь в город.

— Добро, возвращайтесь, — согласился Дотошкин.

Николай пулей летел назад. Он увидел, как вертолёт развернулся и направился от площади в сторону аэропорта. Таня тоже очнулась, наконец, и прижимаясь всем телом к Николаю то ли от боязни потерять его, то ли от страха при виде несущейся на них земли, спросила дрожащим голосом:

— Куда мы летим?

— Посмотрим, Танюша. Как вы себя чувствуете?

— Как во сне, только с головной болью.

— Это ничего, пройдёт. А сейчас, Танюша, ничего не говорите, пожалуйста, а я буду комментировать то, что вижу. Так нужно. — И Николай говорил дальше, описывая картину перед глазами: — На площади полно людей. Милиционеры бегут куда-то. Машины с мигалками разворачиваются и едут на первую Брестскую. Ага, дом окружают. Давайте туда. Хотя нет. Это опасно. Вас тут же остановит ГАИ. Я пока сам… Да всё, вижу… Её ведут милиционеры…

Спокойно. Я освобожу её, не волнуйтесь только. А вы лучше езжайте к себе.

Мы присоединимся. Или, если хотите, подождите немного. Конечно, вы не рискнёте уезжать без нас.