Александр Павлович Бердник (Олесь Бердник) - Мать

А щедривки^[2] зимние — с засеванием, с песнями величальными, с подарками богатыми, с весельем незабываемым!Красиво, неповторимо, волшебно!

Красиво, неповторимо, волшебно!

Именно поэтому так неторопливо резал отец хлеб на толстые ломти, прижав его к широкой груди. И ел ломоть нового урожая не с борщом, а отдельно, посолив его зернистой нетолченой солью. И я подражал ему. Тоже брал дымящийся ломоть, расставив пальцы, солил и солидно откусывал кусок теплого тела хлеба. С тех пор во мне навеки поселилось глубокое уважение к труду хлебороба, который держит на себе мир. И тем чувством я обязан тебе, Мать…

Позавтракав, накормив всех нас, ты брала тяпку и шла в поле. Я бежал за тобой. Носился по кустам, вырывал маленьких голопузых птенцов, мать которых жалобно пищала где-то на вершине сосны. Я торжественно выбегал на дорогу, показывал тебе свою добычу — ничтожных, желторотых, слепых бесперых, которые бессильно раскрывали широкие рты, требуя еды.

А ты — я до сих пор помню — очень рассердилась. И слезы выступили на твоих глазах. И ты сказала мне: «Как же теперь их матушке жить? Она же умрет от тоски по деткам! Зачем же ты так тяжко наказал ее?» — «Неужели она будет плакать?» — удивлялся я, печалясь, что нанес тебе боль. «Конечно. Ведь мне будет больно, когда кто-то тебя заберет?»

Я молча бросался в кусты, отыскивал осиротевшее гнездо и клал в него желторотиков. А потом еще и маскировал их ветвями, чтобы никто другой не заметил. С тех пор, Мать, я начал жалеть все живое — и животных, и деревья, и травы, и птиц, — все, что движется, все, что создает для меня, для нас непостижимое, изменчивое разнообразие жизни.

Мы приходили на поле. Ты полола просо. Я удивлялся — зачем одни побеги оставлять, а другие выбрасывать? Ты объяснила мне, что среди них есть нужные, полезные, а есть вредные. Одни — крупные, немного волосатые — дают просо, а другие сосут силы земли, глушат просо, а добра с них никакого. Та первая наука агрономическая, Мать, стала и наукой жизни. Я не раз встречал среди людей и первую и вторую породу, о которых ты рассказывала мне на весенних полях.

Я становился на коленки, ползал по грядкам, вырывал сорняк. И искренне радовался, когда после меня оставались ровные рядочки пушистых ростков проса. И осенью, когда ты ставила на стол глубокую миску пшенной каши с молоком, я спрашивал тебя: «Правда же я заслужил каши? Без меня просо не выросло бы?» И ты, Мама, без всякой тени улыбки отвечала: «Заслужил, сынок, заслужил. Ты у нас уже хозяин». И я очень радовался тому, что ты и отец утверждали в семье мое достоинство, значение даже малейшей капли творящего труда. Хвала вам, простые чудесные люди, что так глубоко понимают детское сердце, сея в него сердечные зерна добра и любви.

Вы научили меня с большим уважением относиться ко всякому труду. Нет труда большого или малого, важного или неважного. Есть только труд свободный, творческий, радостный, и есть — рабский, подневольный, проклятый. Я всюду восхищаюсь свободным трудом. То ли дети лепят домики из песка на берегу реки, то ли подросток мастерит модель машины из самодельных деталей, то ли конструктор мучается над чертежом космической ракеты, — все это для меня звенья неразрывного потока творчества, через какое разумное существо познает само себя…

А еще я любил долгие зимние вечера.

За окном завывала метель, мороз возводил удивительные узоры на стеклах, а в доме было уютно и тепло. Мы с сестрой взбирались на печь, ложились животами на черинь^[3], подпирая ладонями щеки. А ты сидела, свесив ноги вниз, и тихим, задумчивым голосом рассказывала сказки.

И я переживал за бесталанного Ивана, которого все обижали, считали дурачком. И очень радовался, что он оказывался и не глупым, и не бесталанным, а выходил победителем из больших испытаний. Я восхищался маленьким Котигорошком, который освобождал народ родной из лютой змеиной неволи. И плакал над горем несчастных матерей и сестер. И смеялся счастливо, когда сказка неизменно приводила к радостной развязке.

Ой, какой же мудрый и человечный наш народ! Он знает в сердце своем, что никогда не могут победить зло и ненависть, что всегда в конце битвы жизненной побеждает правда и любовь, как бы глубоко она не была спрятана слугами тьмы в темнице, как бы крепко не ковали ее в железные кандалы!