Игорь Маркович Росоховатский - Кто умеет считать больше трёх - раб

Не получается. И всё же какой-то смысл был в том, что самое выгодное для дикарей — уметь считать до трёх, и не больше.

Огромная тёмная трещина легла под ноги «маяку». Он шёл по ней спокойно, раскачиваясь и загребая длинными руками. Затем трещина посветлее. Тоже прошёл. Ещё светлая. Прошёл. И ещё. А перед четвёртой повернул! А дальше целая лестница светлых трещин, и лишь вдалеке — тёмная. Вот прошёл тёмную, первую светлую, вторую, третью — перед четвёртой повернул!

О господи! Неужели — вот оно, решение?

Оказалось, Донат занят подобными же наблюдениями, потому что внезапно он сказал мне почти в самое ухо:

— Один, два, три. Как в песенке. Один, два, три!

— Молодец, Дон! — ободрённый его словами, я обретал уверенность в себе. — Один, два, три! Дружище, всё, что больше трёх, — чепуха! Три солнца — три тени. И три сотни миражей!

— Главное — знать, от чего считать!

— Да здравствуют тёмные трещины!

— А всё что после трёх — пусть проваливается!

Мы ликовали. Мы словно захмелели. Мы научились считать до трёх! Не просто считать, а с пониманием!

Последняя проверка. Где она, тёмная трещина! Вот она, легка на помине. В самую середину «маяк» ставит ногу, ничуть не усомнившись, что это мираж. Так, теперь пойдут светлые. Да. Первая — мираж. И вторая. И по третьей верзила протопал, как по тверди. Собственно, там и была твердь. А четвёртую, узкую, — перепрыгнул! И мы перепрыгнули. А потом повернулись, присели на корточки и потрогали край трещины рукой. Нет, не мираж: руку тянуло в пустоту, вглубь.

Мы переглянулись.

Пора!

Пока мы проверяли трещину, «маяк» ушёл на несколько шагов вперёд. Между нами легло хаотическое переплетение трещин, среди которых выделялась более тёмная. Я собрал всю волю и шагнул прямо на неё, затем на ту, что рядом. Отпустив моё плечо, Донат шёл за мной.

Конечно, этот эксперимент мог стоить нам жизни, если бы догадка всё-таки оказалась ложной. Но мы уже уверовали в неё. Мы не будем считать больше трёх! Четыре — это смерть. После тёмной трещины только первые три — мираж. Четвёртая — пропасть.

Истина оказалась примитивной, как эти одноглазые дикари. Куда бы ты ни шёл — не забывай считать до трёх. Остальное несущественно. И самое главное — не давай воли воображению, чтобы сузить поле зрения и видеть в окружающем не всё, что кажется реальностью, а только то, что нужно для движения. Как на войне: из окопа — весь мир в прорези прицела.

Я внимательно осматривал низколобых, пока не увидел, кто несёт наши сумки. В каждой из них, среди прочих вещей, был пистолет. Я выбрал ближайшего тёмного дикаря с сумкой, отсчитал: один, два, три, — и, догнав четвёртого, расстегнул карман сумки. Пальцы почувствовали холод рукоятки.

Дикарь даже не оглянулся.

Я включил пистолет. Элемент работал. Тонкий луч черкнул по очередной трещине — миражу, и почва задымилась.

Низколобые остановились. Вождь, угрожающе рыча, направился ко мне.

— Стой! — приказал я ему. — Не остановишься — убью.

В ответ он зашёлся хриплым смехом.

— Раб, — говорил он сквозь смех. — Раб. Я — один! Я — много! Как попадёшь?

— Я умею. Я считать до трёх, — сказал я.

Он не поверил.

От тёмной фигуры я посчитал до трёх. Луч выжег почву за два шага перед ним. Вождь испуганно отскочил. Смех замер.

— Власть переменилась, — сказал Донат. — Где живёт то племя, которое умеет считать больше трёх?

Они не поняли.

— Племя, — повторил Донат. — Рабы. Уметь считать. Три, четыре, пять. Где?

Вождь, озадаченный нашим выходом из рабского состояния, махнул рукой:

— Там. Далеко. Горы. Потом пустыня. В пустыне. Песок. Там.

Вот оно что! Там, очевидно, не образуются трещины — песчаная поверхность не трескается. Только в пустыне, только на песке на этой планете можно было научиться считать больше трёх.

Путь был долгий, и мы пошли.