Валентина Николаевна Журавлева - Звезда психологии

глубокоуважаемый Ростислав Иннокентьевич, на эти часики. Так у вас, говорю, гарантия еще не пропала, идите в мастерскую, пусть отсылают на завод, если отремонтировать не могут. Сосед вздыхает: не решаюсь, говорит, поскольку часы подарены коллегами, вот и надпись имеется, а завод может заменить часы, какая же тут радость... Ну, починил я часики, полдня просидел, но починил, заводской брак там был. Вышел потом на улицу, иду, размышляю. Ломкие стали вещи, думаю, а что же будет лет через двести или пятьсот?.. И возникает у меня потрясающая мысль. Вот, слушайте. Будущая техника представляется нам сверхнадежной, а ведь все наоборот, снижается надежность! Римские дороги до сих пор стоят, а шоссейку около нашего дома каждый год латают... Значит, логично рассуждая, машины времени, если они появятся, допустим, в двадцать втором веке, запросто будут ломаться. Конечно, двадцать второй век, тут тебе все удобства: гарантийный срок, профилактика, ремонтные мастерские, аварийная помощь... А если машина сломается в пути? Не на месте приземления, а где-нибудь в стороне. И если нет связи и нельзя вызвать аварийную из родного двадцать второго века — как тогда? Как сообщить: застрял в таком-то месте, в таком-то году?..

Я две недели сам не свой ходил, вертел разные варианты, литературу просматривал. Загвоздка в том, что сигнал может вызвать разные недопустимые изменения в истории. Хроноклазмы. Вы, извините, читали «И грянул гром» Брэдбери? В доисторические времена случайно раздавили бабочку, а когда вернулись — ужас, все изменилось... Что? Диктофон? Пожалуйста, записывайте, мне все равно. Работает? Ну, поехали дальше.

В общем, решил я эту задачку. Прежде всего, сигнал должен дойти до эпохи, откуда стартовал потерпевший хронокрушение. Нужно что-то такое, что уверенно пройдет сквозь века. Мамочка всегда мне говорила, что искусство — вечно. Следовательно, вся надежда на произведения искусства. Скульптура или, что более вероятно, живопись. Висит, скажем, «Богатырская застава» в Третьяковке, и вдруг у Добрыни Никитича появляется современный автомат. Ну, все сразу видят: не мог Васнецов допустить такой анахронизм. Значит, кто-то потерпел аварию в девятнадцатом веке и подает сигнал бедствия. Конечно, автомат — слишком заметно. Ну, какая-то другая деталь, понятная только в двадцать втором веке. Во все времена она никому ничего не говорит, просто деталь интерьера или там одежды. А в двадцать втором веке люди сразу подмечают: так это же лямбда-тестер, придуманный десять лет назад!

Словом, заявляю я мамочке, что намерен приобщиться к искусству и потому нуждаюсь в квалифицированной помощи. Мамочка — в восторге! Действует по своим каналам, появляются классные знатоки живописи разных времен. Начинаем с Москвы, музеи, запасники, частные коллекции... Отработаю я смену, переоденусь, а на проходной меня уже ждет очередной специалист. Ребята смеются: каждый день другая дамочка... Пошли, говорю, со мной, посмотрите. Ну, со мной и ходят — когда пять человек, когда двадцать. В многотиражке статья: «Слесарь Шеремет штурмует вершины культуры». Что поделаешь, штурмую... Итальянский одолел — читаю со словарем. В Италии много альбомов выпускают. Книжки почитываю по истории, чтобы правильно понимать, где реальность, а где хроноклазмы. Москвы и Московской области мне на год хватило. В отпуск еду в Ленинград — так, для разведки. По ходу дела уточняю: вряд ли у кого-нибудь поднимется рука подправлять всемирно известные шедевры. Значит, основное внимание — на картины неизвестных и малоизвестных художников. Временами возникают сомнения: а если на интересующую меня картину нанесен второй слой и расчистка будет осуществлена только лет через сто? Знакомлюсь с реставраторами, вникаю в их работу. Тут вызывают в комитет комсомола, секретарь жмет мне руку и говорит: «Учитывая твою ударную работу и пламенную страсть к искусству, мы тебе организовали путевку, поедешь с группой художников по музеям мира». Да... Только не пришлось мне в тот раз поездить по музеям мира — наступило время идти в армию. Хотели меня в десантники взять, но прадедова лента стучала мне в сердце, и я сказал: «На флот — и точка!» Тихоокеанский флот, ракетные катера... Дело серьезное. Служу как положено. Мамочка шлет мне альбомы. Если увольнение — посещаю местные музеи. Со мной морячки — когда пять, когда двадцать человек. Во флотской газете статья: «Гвардии старший матрос Шеремет и культура». Командир приказывает: «В --">