Дмитрий Владимирович Щербинин - Парящий

мимо его, и мимо "мента", канула где-то в этом бесконечном небе, но что тот "мент", немало перепуганный, вырвался от него, и упал на эту поляну, сломал себе ногу....

Нет - ничего этого не знал, и знать не хотел Ваня. Он развернулся столь стремительно, как только мог, и помчался навстречу подымающейся над миром, выгибающейся через весь горизонт стены бури. Теперь ветер завывал, из всех сил надрывался - в его ушах теперь слышались беспрерывные удары громов, а чреда их поднималась из глубин тучи...

"Да, да - теперь я все понимаю" - стремительно, отчаянно билось в голове его: "Конечно же, не спроста говорила бабушка, что надобно дар мой держать в тайне. Все было разрушено уже, когда я рассказал об этом Лене. Нет - это не может принести людям счастья - пусть кто-то будет восторжен, у кого-то глаза горят, но слишком много в мире корысти, зла; слишком много такого, от чего очень бы хотелось избавиться, но ведь не удается же!.. Была тайна настоящее святое таинство, а теперь что?! Ты видел эти возбужденные, пылающие лики, ты видел злобу, и так будет всегда. В ком-то наивность детская при виде моих полетов пробуждается, а кто-то зубами скрежещет, да стреляет... Секта.. секта! Так сказала эта домохозяйка! Верно - еще одна секта, правда во главе с живым, воплощенным божком - миллионы ярых сторонников. Новые законы, и библия, выдуманная не мной, но последователями. Фанатический восторг. Непримиримая борьба. Именно так будет, а не какая-то идиллия, годы борьбы. Меня уже не будет, но они будут помнить, все извратят ужасно, под свою корысть подстроят - так уже было в истории человечества не раз - сначала и по водам ходили, и ближнего любили, и на облачках возносились, а потом - и застенки инквизиции, и костры, и просто что-то пошлое, продажное. А чтобы сразу все переродилось, что сразу все так, как они переродились, братьями, сестрами стали... Ах, какие же это прекрасные и несбыточные мечты!.. Да разве же возможно такое?!.. Ах, как же у них лица то сияли, как искренни были, сияющие, молодые, чистые, пред которыми вся жизнь открыта... Ах, вот кабы все люди такими были... Да сколько же предрассудков, сколько же тупости... Ну, теперь то все кончено - возьми меня буря - унеси меня прочь!"

Однако, до бури ему так не суждено было долететь. С этими мыслями, он весь так и пылал изнутри. Неожиданно завладела его телом, так долго таившаяся болезнь - скрутила его приступом сильного кашля, леденящей иглой через все тело пронзила, в глаза мрак накинулся, и последнее, что он видел, была стремительно надвигающаяся древесная крона.

* * *

Когда он очнулся, то первое, что увидел, была огромная, сотнями ослепительных шрамов разорвавшая небо молния. Стоял беспрерывный грохот, все трещало и качалось, сверху неслись стремительные, хлопотливо рокочущие водные потоки, и еще водный поток мчался по земле, обмывал его. Над ним нависало сотнями широких ветвей раскидывалось древо, но все эти ветви от страшных ударов ветра вытягивались в одну сторону; вот одна из ветвей переломилась, упала рядом с головой Вани, обдала его холодными брызгами грязи. И вот вновь небо раскололось мириадами молний - в этих слепящих вспышках высветились грозно извивающиеся, перекатывающиеся увалы туч. Но как же грохотало от ураганного ветра! Вот одно из деревьев стало заваливаться, и откуда-то взвились целые валы грязи, обдали Ваню с ног до головы. Дерево все падало, цеплялось ветвями за иные деревья, переламывалось... Отсветы молний, и ближних и дальних беспрерывно метались по листве, и, казалось, что все-все, несмотря на то, что сияло влагой, должно было вспыхнуть, испепелиться.

- А-а, значит я еще был жив... - никем не слышим, прошептал Ваня, и попытался подняться.

Все тело отдалось такой болью, что он ненадолго, на несколько мгновений, потерял сознание. Очнулся - все было такое же: ослепительно сверкающее, оглушительно рокочущее. Тогда он стал звать - он и сам не знал, кого зовет, перед глазами его поднимались лики людские - самые разные, и в основном тех, кого он видел последними, на той поляне - они, верящие в него, словно бы будущее человечества в себя воплощающие...

Вспомнилась Лена, и тут же боль за нее поднялась: где-то она теперь - он чувствовал, что ей больно, что она волнуется за него. Тогда же вспомнилась и мать - где-то она теперь была, что-то она переживала?!.. И он, уже забыв, что, когда летел от города, уверен был, что уже мертв, вновь и со страшной силой, стал себя проклинать, называть мерзавцем бесчувственным... "Да что же я - --">