Анатолий Борисович Шалин - Тяжёлый случай

кресло в уголке и постарайтесь расслабиться… Однако, как мне удастся найти для вас дорогу в мир, в котором я сам никогда не был, этого я пока не представляю. Мир Эликато…

— Начинайте, доктор, там я сам сориентируюсь…

Угрюпин с тоской оглядел измученную съёжившуюся фигурку пациента в кресле, вытер тыльной стороной ладони выступивший на лбу пот и начал:

— Ваши веки закрываются, тяжелеют… Приятное тепло разливается по всему вашему телу…

Примерно после пятиминутных усилий Угрюпин пришёл к выводу, что он ещё очень слабо владеет техникой гипнотического внушения, а больной трудно поддаётся внушению. Однако спустя ещё пять минут всё же удалось ввести Беспокоева в гипнотическое состояние, и они начали путешествие в подсознание пациента. Всё складывалось более-менее успешно до тех пор, пока Угрюпин не пробовал вернуть пациента к событиям более чем десятилетней давности или напрямую обратиться к воспоминаниям о его детстве. Здесь происходил какой-то сбой, и Беспокоев, совершенно отвлекаясь от своей частной жизни, начинал выдавать газетную хронику тех времён, цитировать речи генеральных секретарей и председателей, совершенно не вспоминая о себе и своей личности.

«Хм. Такое впечатление, что как человека его и в самом деле не существовало в нашем мире в те времена. Какой-то барьер в подсознании… Что же делать? Как его успокоить?»

И Угрюпин, почти ни на что не надеясь, продолжал:

— Нет, о целине пока не будем вспоминать. Оглянитесь вокруг себя в то время. Где вы? Вам хорошо! Вам хорошо! Вокруг вас только хорошее. Вокруг вас всё вам родное и близкое. Вокруг вас ваш любимый мир… Мир Эликато… — последнее слово Угрюпин произнёс, уже ни на что особо не рассчитывая, просто это непонятное ему слово пациент в их предварительной беседе употребил несколько раз, для Беспокоева оно, очевидно, имело какое-то значение, и Угрюпину вдруг показалось любопытным, какой эффект произведёт это слово на больного в гипнотическом состоянии.

Эффект оказался совершенно неожиданным.

По телу пациента прошли судороги. На лице Беспокоева возникла счастливейшая улыбка, губы его приоткрылись и прошептали:

— Спасибо, доктор…

И вслед за этим в замкнутом пространстве маленького кабинета раздался не то щелчок, не то хлопок. Угрюпин так и не сообразил, что это был за звук, да и не до этого ему было. Дикими, круглыми и вытаращенными глазами он смотрел на кресло, в котором ещё за секунду до этого находился больной, а ныне, точно остатки лопнувшего воздушного шарика, валялась скомканная одежда Беспокоева. Сам же пациент попросту растаял в пространстве.

Минуту или две юный Угрюпин находился в состоянии устойчивого столбняка, потом подскочил к креслу и, сдёрнув с него одежду Беспокоева, стал лихорадочно перебирать оставшиеся от визита пациента предметы, точно надеялся в складках рубашки или пиджака отыскать затаившегося шутника-сумасшедшего.

— Как же это? Как же? Что же это такое? Я что с ума схожу? Как это возможно?

Так и не получив ответов на все эти вопросы, сам совершенно больной и измученный, Угрюпин поспешно запихал одежду пациента в шкафчик, немного отдышался и продолжил приём больных.

В этот же день, после окончания дежурства, чувствуя, что сам начинает сходить с ума, Сергей Угрюпин нанёс визит Бонифацию Петровичу Разгуляеву.

Выслушав рассказ своего юного коллеги, старый доктор поморщился и печально покачал головой:

— Исчез, говорите, прямо из кабинета. И что же вас смущает?

— Как что? Я же с ума схожу!

— Успокойтесь! Вы вполне здоровы. Конечно, если бы я не общался до вас с этим нашим Беспокоевым, можно было бы и усомниться. А так…

— Вы с ним долго работали?

— Да. Тяжёлый случай. Я давно чувствовал, что с этим больным что-то не то. А когда сеанс проводил, сам испугался. У меня хороший контакт с пациентами во время сеанса, а в случае Беспокоева воздействие было таким сильным, что я почувствовал, ещё немного — и меня вместе с ним засосёт в какую-то неведомую воронку, я прекратил эксперимент, попытался заставить больного забыть этот навязчивый бред…

— Вы полагаете, у него был бред? Как тогда объяснить это исчезновение?

— Объяснений, милый мой Серёжа, я вам при желании с десяток выдам — и все они будут вполне правдоподобны или достаточно безумны, это как вам больше нравится, но что мы сможем из них извлечь, какую истину?

— Практика — критерий истины.

— Хм. Это --">