Александр Мазуркин - Житие Иса. Апокриф

глинобитной стене темнела дверь, сработанная из тяжелых досок и окованная черным металлом. Ветви шелковиц, растущих во дворе, протянули свои нависающие лапы на улицу поверх этой крепостной ограды и делали ее едва различимой. Только подойдя вплотную, Ис смог разглядеть это сооружение. Он трижды прогрохотал посохом по металлу. Очень скоро чей-то глаз скользнул по нему сквозь открывшееся вверху двери квадратное отверстие.

Дверь открылась без скрипа. Несмотря на темноту, гостя узнали.

— Мир вам, — сказал Ис, разглядев в темноте коренастую фигуру Ртепа и рядом с ним закутанную в длинное одеяние женщину.

— Рад видеть тебя живым, Учитель. — Хозяин дома приложил руку к груди, склонился и отступил, пропуская гостя во двор. Неслышно, согнувшись, исчезла женщина, блеснув из-под платка, прикрывавшего лицо, огромными темными глазами, полными любопытства, — во дворе горел под треножником огонь, и пламя отразилось в глазах этой женщины, когда она повернула голову. Ис вздрогнул — за спиной загрохотали засовы могучей двери.

2

На террасе, невысоко приподнятой над уровнем сада и замощенной обожженными глиняными плитками, расстелили кошму. Сюда выходили две двери и четыре окна. В доме было темно и тихо. Возникла, поставила чаши на кошму и вновь исчезла внизу, в винограднике, сестра хозяина — Мер, это она встречала Иса у входа. Ис отказался от ее услуг — сам погрузил ноги в воду маленького арыка, начинающегося у колодца посередине двора.

Сидели вдвоем. Гость и хозяин. Пламя треножника, словно поддерживая остродонный сосуд руками, высвечивало из темноты их лица: узкое, с темно-русой бородкой и темно-русыми волосами, чуть вьющимися у плеч, — гостя; с черной густой бородой на широком лице — хозяина.

Ртеп подождал, пока Ис справится с бараньей похлебкой с накрошенной туда пшеничной лепешкой. И когда гость взял пиалу с горячим и терпким настоем, похожим на чай, а другой рукой отщипнул ягоду от кисти превосходного изюма без косточек, спросил о здоровье. Здешний обычай не позволял сразу переходить к делу.

— Здоровье что, — отхлебнул из пиалы Ис. — Из Рета пришлось уйти. Хорошо хоть каменьями не побили.

— Жрецы?

— Нет. Хотя рука — их.

— За проповедь?

— Брось, я не проповедник. Но когда спрашивают — я отвечаю.

— Не мне тебе советовать, Учитель, — опустил кудлатую голову Ртеп, — но надо ли метать бисер перед свиньями? И надо ли было излечивать хромого фискала? Я знаю, за что ему перебили лапу!

— Ты не прав. Если спрашивают и ты знаешь истину, нельзя оставить ее в себе. Правда — одна.

— Как сказать — у раба и наместника она разная.

— Не она, Ртеп, — взгляд на нее. Я просто говорю, что все люди — люди. Что пища одинаково нужна нищему и владыке. И одежда, защищающая от зноя и холода, равно нужна всем. Все просто.

— Ты всегда прав, Учитель. Но от слов твоих колеблется благополучие храма. Жрецы тебе этого не простят. Оттого и подстрекают они толпу.

— Я не умею лгать, Ртеп. У нас…

— Прости, но я — то живу на земле. И грязь ее — на руках моих. Если в силах отмыть эту грязь — отмой, но мало здесь человеческой силы.

— Ты искушаешь не хуже дьявола!

— Учитель, не поминай его к ночи… Ты всегда говорил, что ты — человек… — начал было Ртеп.

— Да, но из очень далекой земли. И никакой я не пророк. А все остальное — случайное сходство с другим человеком из Рета, бежавшим в Черную Землю много лет назад До меня дошли отголоски его проповедей — я думаю иначе. Я не верю в воздание где-то там, — тут гость поднял руку к небу, — я такой же земной человек, как и ты. Даже более земной: для меня нет ни Бога, ни черта.

— Так смеет говорить лишь сам Бог, — полуспросил, полуутвердил вдруг осевшим голосом Ртеп.

— Да нет же! Ну как еще можно объяснить! И человек, и сын человеческий тем же путем, что ты, на свет появился. Мне страшно, что даже такая светлая голова, как твоя, не может этого вместить.

— Ты знаешь то, что неведомо нам, — чуть успокоившись, уставился на огонь Ртеп, — но лучше бы другие думали о тебе как… — он долго подыскивал слово.

— Как о Мессии? — помог ему Ис. — Мало своих жрецов и пророков?

— Людям нужно знамя. Ис, — впервые по имени назвал его хозяин, — и только Учителем я назову тебя на людях. Народ жаждет чуда. Пусть будет по-твоему, пусть — человек. Но знания твои необычны, необычна и сила твоя А при вере в твою неземную сущность всколыхнется земля. И рухнет каменная глыба Империи. И смрадная сила --">