Максим Михайлович Тихомиров - Робинзоны Венеры

хлорелле из Академа вкралась некая погрешность, Сережку насторожило только тогда, когда за два дня до выхода на орбиту вокруг Венеры он поутру вляпался теннисной туфлей в какую-то неприятную зеленоватую слизь, которой на борту его балкера явно было не место.

Пробегающий мимо киб мимоходом всосал лужу раструбом пылесоса.

И помчался дальше, оставляя за собой зеленый слизистый след. «Зеленка» не помещалась в переполненном резервуаре кибова тельца.

А из поперечного коридора, одного из двух с половиной десятков, соединявших стержень носителя с пристыкованными к нему цистернами с хлореллой, выплеснулась новая порция зелени.

— Мама, — очень по-детски сказал плантатор Сережка, вырубил подачу воды и удобрений в резервуары и забаррикадировался в жилом модуле.

Сразу за этим последовал час ругани со спецами из Академгородка — долгий час, полный вселенских страстей, когда привычные пятиминутные паузы в общении были практически полностью заняты не особенно содержательными, но очень насыщенными в эмоциональном плане речами. Потом Сережка, пригрозив напоследок: а) разгерметизировать судно, б) сбросить груз немедленно — устало откинулся в ложементе и остаток дня мрачно наблюдал через коридорные камеры и видеоглаза кибов, как выпершая из цистерн хлорелла заполняет его корабль сотнями тонн радостно-зеленой биомассы.

Кибы копошились в этом бульоне, пока он не скомандовал им убираться в гнезда. Все равно толку от них не было.

К вечеру слизь затянула объективы всех внутренних камер вне жилой зоны.

Сочленения и стыковочные узлы балкера, не рассчитанные на подобные нагрузки, начали зловеще поскрипывать.

На следующий день Сережка разгерметизировал жилые палубы и впустил хлореллу внутрь, оставив за собой одну лишь рубку. Уж больно не хотелось губить и корабль, и плод трудов лабораторий Академа, который так ждали на Венере.

Через сутки балкер застонал снова.

Сережка, скрипнув зубами в такт стонам конструкции, запросил связь с Землей. Установившийся было контакт вдруг прервался.

Одновременно с этим что-то скрежетнуло по обшивке жилого модуля снаружи, а в иллюминаторе вместо привычной черноты с россыпью холодных звезд возникла страшная безглазая харя, в которой отразились, как в зеркале, вытаращенные сережкины глаза.

Камеры внешнего обзора показали застрявший среди антенн дальней связи странный аппарат, состоящий практически из одних двигателей с приделанных к ним ложементом, и понурую фигуру в скафандре со знакомым орнаментом из золотых колосьев и хохломских узоров, застывшую в поклоне над иллюминатором жилого модуля.

Венера занимала половину небосклона. Между ней и Солнцем неясным сгустком черноты маячил экран поглотителя диаметром в треть поперечника планетарного диска.

Вздохнув, плантатор Сережка потопал к шлюзу — встречать непрошенного гостя, свалившегося на его больную голову невесть откуда.

Думать о том, как быть дальше, предстояло теперь уже вдвоем.

Это вселяло какую-никакую, а надежду.

Забравшись в скафандр, он переключил управление судном на внешний модуль и вышел наружу, одновременно разблокировав двери в рубку. Ближайший час хлорелле будет чем заняться, подумал Сережка.

А вот что делать потом?

Вопро-ос…

3. Облачный страж

— Что значит — мы расстаемся?

В стерильной чистоте ЦУПа биостанции вопрос прозвучал особенно странно. Даже звук собственного голоса — и тот показался чужим. Поэтому Вадик переспросил:

— То есть как — расстаемся?

Он взмахнул беспомощно светлыми до полупрозрачности, легкими, как крылья мотылька, ресницами. Инга смотрела на него в упор, закусив губу. Челка косо лежала на глазах. В тени под челкой влажно взблеснуло. Инга сердито тряхнула головой и решительно отключила связь.

Отключила еще две с половиной минуты назад. Сразу, как только выдала на гора всю информацию. Вывалила ее на Вадика — и оставила его одного разгребать все.

— Что значит — расстаемся? — спросил Вадик у погасшей консоли.

Получилось глупо.

Консоль была большая, в рост, и занимала целый простенок между настенными пультами центра управления мезоплана. Сейчас, выключенная, она мягко светилась остаточным излучением, как огромная овальная жемчужина.

Вадик, глядя в неясный контур своего отражения в консоли, решил, что отпечаток --">