Максим Михайлович Тихомиров - Межсезонье

Максим Тихомиров Межсезонье

На десятый день моего второго рождения папа с мамой подарили мне котенка.

Я назвал его Васькой. А что? По-моему, нормальное кошачье имя.

День моего второго рождения всегда совпадает с началом весны. Вообще-то это не только мой праздник, а наш общий, семейный, но раз уж я в семье самый младший, то поздравляют каждый раз меня одного. Ну, я не против. Тем более что мой настоящий день рождения приходится на середину зимы, и его никак не отметить, потому что зимой мы спим.

Я как раз только проснулся в тот день и поэтому был еще не совсем в себе — вялый и сонный, и вдруг раз — и папа тут как тут, а на руках у него сидит самый настоящий котенок и круглыми глазенками хлопает.

— Ух ты! — сказал я. Сон как рукой сняло, в голове сразу стало ясно и звонко, а тело было еще ватное спросонья и очень-очень холодное. Я протянул к котенку руки, и движение вышло медленным-медленным, как всегда бывает после зимнего сна.

Зимой мы спим долго-долго, и снится нам странное. После весеннего пробуждения сны долго еще не отпускают, и я часто ощущаю себя десятиногим механическим пауком, который ползает по нашему насквозь промерзшему небесному дому изнутри и снаружи, и в черном-пречерном небе над головой день и ночь висят звезды, солнце маленькое и холодное, а океан внизу сплошь покрыт льдом.

После пробуждения мне еще несколько дней сложно ходить — все время не хватает ног, я то и дело оступаюсь, и постоянно кружится голова. Необходимость перемещаться только по полу раздражает. Когда я был поменьше, каждую весну начинал с того, что пытался привычно пробежать по стенам и потолку, но только набивал шишки и обижался невесть на кого. Родителей это расстраивало, и я научился не скучать по сновидениям, в которых был и сильнее, и ловчее себя настоящего.

Котенок перебрался мне на ладонь, и я почувствовал, какие у него острые коготочки. Он дрожал всем телом — наверное, замерз, потому что дом еще не прогрелся как следует после зимы, да и сам я еще как следует не оттаял. Я погладил котенка по спине, и он громко замурлыкал.

— Доброе утро, сынок, — сказал папа. — С днем рождения. Это тебе подарок от нас с мамой. Получил вчера посылку с Земли.

— Доброе утро, — ответил я. — Спасибо! Он классный! Можно, я назову его Васькой?

— Конечно, можно, — сказал папа, и мы втроем с Васькой отправились будить маму.

Мама котенку не удивилась, но очень расчувствовалась, глядя, как мы с ним играем в догонялки. Ресницы у нее были мокрые, но она улыбалась и говорила, что это растаявший иней виноват.

Конечно же, мы ей поверили. Потом мама приготовила завтрак, и мы сели за стол все вместе — в первый раз в этом году. Ели торт, а Васька перепачкался кремом и очень нас рассмешил.

— Нравится? — спросила мама, и я ответил, что да, очень нравится.

И в самом деле: разве котята могут не нравиться? Даже если видишь их воочию впервые в жизни.

Я знаю, что дарить живых существ, пусть даже и на день рождения, — это не очень хорошо. Папа и сам мне говорил это раньше, когда я просил у них с мамой рыбок, пони, а потом еще и карликового лемура-кусаку с Тирамису. Папа повторял это снова и снова, стоило мне лишь заикнуться об этом, и в конце концов я проникся, хоть и был тогда маленьким — мне как раз семь должно было исполниться. Папа остался доволен, сказал, что я молодец, и снова вернулся к своей работе.

Весь первый день я забавлялся с котенком, и весь следующий день, и долго еще потом. Ночами — нормальными весенними ночами, которые измеряются часами, а не годами, как зимой, — котенок спал у меня на подушке, свернувшись клубочком. Родители, видя, как мне понравился их подарок, не уставали умиляться.

* * *

Однажды вечером, засыпая, я нечаянно подслушал, как папа говорил маме, что он бы с радостью подарил мне всех тех животных, которых я у них клянчил, если бы была возможность, — но возможности-то такой нет и не будет еще долго, а вероятно, уже никогда и не будет. Мама тогда расплакалась, и папа бросился ее утешать и тоже плакал, и я решил больше никогда не просить у них таких подарков, потому что очень их люблю и не могу видеть, как они из-за меня плачут, даже если и думают, что я не вижу. И даже если я не увижу, все равно не хочу их расстраивать, ведь тогда мне придется притворяться, что я не знаю, а им — что они не расстроились, а это уже будет неправда и неправильно…

Но --">