Людмила Николаевна Жукова - Бюст героя

стал, задумался.

- На День Победы, года три назад, ты еще живой был, Катю твою встретил в парке Измайлово. Верней, почему твою? Не твоя давно она. Вначале и говорить о тебе не хотела. Маленькая, худенькая, а все такая же светлая, и глаза удивленные, как у дитя. Нехорошо ты с ней поступил, Петро, недобро. Говорил я тебе об этом тогда, так ты на меня петушком, петушком! Не твое, дескать, дело, разлюбил я ее! Я и поверил, оробел - коль разлюбил, что скажешь? А потом, как узнал, кого полюбил - сплюнул: этакая хаханя! По любому поводу ха-ха да хи-хи- сказать-то нечего. Зато дочь генерала. Ты это мне брось - разлюбил! - погрозил Иваныч бронзовому Петру-- Катю-то весь полк не то что любил - боготворил! Никто ее обидеть не смел. А ты обидел. А ведь знал уже, что ребеночка от тебя она ждет. И ведь какая! Сама дате дитем, а смолчала, и как уехала, так ни слуху ни духу. А ведь тогда, чтоб алименты получить,- только пальцем укажи на любого, хотя б незнакомого, и заставили бы платить. Сама она сына твоего вырастила и внуков дождалась. А ты их и не увидел! И с генеральской дочкой жил - все на сторону смотрел. Уж какая она смешливая была - а тут и смеяться разучилась, все поварчивала, помню, да папашу на тебя натравливала, чтоб блюл очаг ваш. Да куда там! И чем ты девок брал? Кудрями да песнями?

Иваныч оглядел бронзовую гриву Петра, вздохнул:

- Пел ты соловьем. "Первым делом, первым делом самолеты, ну, а девушки, а девушки потом". А мы, дураки, подпевали. Не можем мы, русские, без запевалы, без заводилы. И любим их, и прощаем все. А ведь, выходит, Петро, не любил я тебя,- удивился Иваныч.Просто не задумывался раньше, не сознавал. Нет, не любил. Скажешь, завидовал? Теперь на старости чего скрывать - кудрям и голосу - завидовал, красавцем тебя считал: "Мой друг Петро" - гордо тебя величал так. А в летном нашем деле завидовать было нечего - не хуже тебя летал. Машину чувствовал как свое тело - позвоночником, каждой косточкой, бывало, взлетишь на ней, милой, а по спине холодок восторга. Но ох как не хотел я с тобой в паре летать! Не доверял. Геройский ты парень, что и говорить - звезды по праву носишь.

Двенадцать самолетов сбил. Но ты только о геройстве своем и думал.

Помню, ходил ты ведомым у нашего Бати. Так ведь чуть не погубил его.

Погнался за недобитым фашистом и забыл, что долг твой- командира охранять, на хвосте у него висеть. Изрешетили тогда самолет Бати. Как сам-то он уцелел, не знаю. И какой же широкий человек был - и простил тебя, и к Герою представил. Правда, тебе по закону было положено - двенадцать самолетов уже сбил. Помню, как в последний год ты все в свободный поиск просился на охоту - нужно тебе было счет добрать до второй звездочки. А тут еще повезло на противника - на Южный фронт перебросили полк, а самолеты фашистских союзников тихоходнее наших и вооружены похуже. Батя тебя отпускал, понимал задор твой. Ну что ж, Петро, выпьем за твою отвагу, за твое геройство, за удаль твою -- это все при тебе.

Но третья чарка пилась труднее, словно не принимала зелье могучая плоть Иваныча, возмущалась. Вдавил-таки горькую влагу в себя. Поперхнулся, но вдавил.

Где-то заскрипел колодезный журавль, тонко пролаяла собака и умолкла, заурчал мотор легковушки.

- Просыпаются земляки. И мне пора,- качнул сивой головой Иваныч.- Я ведь, Петро, все норовлю эту гадость бросить. Да и то сказать - пью не часто. Привычка фронтовая да печальная память заставляют. Щас вот хотел идти к матери на могилку - любила она меня сильно, никто так больше меня не любил... Потом бы с дедом Андреем о ней поговорили, о жизни. А теперь к матери дорожка заказана - пьяных она не любила. Пойду к деду, отосплюсь, а там и к матери можно. А ты стой, блистай. Только и направо взглядывай.

Иваныч сам оборотился направо и долго качал головой, читая длинный список сельчан, погибших на войне: Андреев А. Н., Андреев П. Н.братья Алешка да Павлушка. Борисов П. А., Борисов Л. П., Борисов В. П.- отец и два сына, Великанов Р. С., Великанов С. Т.- двоюродные братья были. Да семеро Скачковых, да десять Филатовых... Теперь и лиц-то всех не вспомнишь. Полегли сто двадцать земляков. Может, и оттого еще теперь так мало детей в Сонинской школе, что жены и невесты своих суженых не дождались.

- Ну, прощай, Петро. Вот как свидеться пришлось после долгой разлуки. Чурался ты нас в последние годы. Да, слышал я, дуриком ты голову-то сложил ехал на своей "Волге" в прошлом годе с веселой компанией и врезался в телеграфный столб. И сам ушел навсегда, и людей с собой потянул. --">