Любовь Романчук - Магические числа

буйство фантазий? Или замыкание и саморазрушение собственной сущности, основанной на личной аксиоматике - системе первичных аксиом, лежащих в основе всех вариантов поведения, мышления и мироощущения?

Дудки - с ним этот номер не пройдет. Дод всегда считал себя трезвомыслящим человеком - может, даже чересчур рассудочным и логичным, привыкшим всему находить доступное и простое объяснение. Нитями логики и взаимной обусловленности был связан весь мир, и он был объясним, полностью. Истина существовала в нем всегда одна. То есть в развивающемся мире она оставалась неизменной, не изменяющейся вместе с ним и не колеблющейся в каких-то пределах в разных частях мироздания - она была Над. В этом был прав Платон. Наш мир - лишь одна из разверток ее, приближение к ней. Способ выражения и проявления. Дремучий лес заблуждений, окружающих эту истину, и есть познание.

Дод одним махом вылил в себя кофе. Он потому и развелся с женой, что она не хотела признать и понять эту сторону его натуры, открытой в беспредел непостижимого, ждущего его объяснения и увязывания. Она не могла понять, что он был математик не по профессии - по призванию и мыслил прежде, чем чувствовал.

Это не тот вариант, любезный Тимур Андреевич. Себе он тоже способен дать объяснение. Рефлексия духа так же логична, однозначна и проста, как и все остальное. И потому - спать.

Дод тем не менее осторожно заглянул в комнату и отшатнулся. Несколько призраков сидело теперь возле окна, ведя неторопливый разговор, не видя и не слыша его, будто находящегося по отношению к ним в другом, низшем измерении. Тела их были совсем эфемерны, но с течением времени словно набирались плоти, вещественности, черпая ее из окружающего пространства.

"Голограммы? Проекции?" - пробовал дать объяснение увиденному Дод, но в голову ничего не приходило.

Спрятавшись за занавеской, он затаил дыхание и прислушался, надеясь найти объяснение несуразице в их разговоре.

- Чувствуешь присутствие чуждой энергии? - тотчас спросил фантом Лейбница у Гоголя.

- Он думает, что спрятался, - отозвался псевдо-Гоголь, усмехаясь.

Длинный нос его все же был не совсем гоголевский.

- Он теперь наш и он умер.

- Благодарность, благодарность, друзья, - напомнил всем псевдо-Дарвин. - Не забывайте о ней сразу. Это чревато. Он создал нужное перекрещенье линий, породивших подпространство, и именно через нее можно осуществиться и размножиться. Она - связующее звено между мирами, переходный тоннель.

- Наша оболочка не может шокировать? - поинтересовался Толстой, наматывая на руки пряжу, вместе с ним ставшую бессмертной.

- Во-первых, со временем наш облик будет меняться, - пояснил Дарвин. По закону адаптации. А во-вторых, никто же не подумает, что мы настоящие бессмертные. Подумают, что просто похожи на своих знаменитых двойников. Это закон психологии: сводить любое чудо к обыденности. Да и, потом, мы же действительно не они. Мы - это только их интеллект, голограмма духовного потенциала. Поддерживаемая в состоянии консервации благодаря сторонним потенциалам. Ведь мы уже присутствуем в уме практически каждого человека, и потому наше вторжение пройдет легко и незаметно.

- Почему Пушкин на стене? - недовольно поморщился Достоевский.

- Он всегда был сам по себе, - ответил Батюшков, поднимая вверх курносый профиль. - Гений.

Впрочем, Пушкин зловеще усмехался, обнажая с правой стороны мелкие острые зубы, чего раньше, Дод помнил, на картине не было.

- Сейчас еще немного приспособимся к трехмерности, - сказал псевдо-Зенон, вкачивая энергию в растолченные члены, - и начнем великую циркуляцию зарядов. Первый конгломерат интеллекта, думаю, будет создан сравнительно быстро. Когда мой двойник утверждал, что реального движения нет, а есть лишь движение во мнении, он имел в виду именно это движение интеллекта, которое по скорости, последствиям и способу осуществления оставит далеко позади все существующие формы.

- Бесовское движение, - пробормотал Достоевский. - Давайте же наконец попробуем чего-нибудь. Любое движение есть убийство определенного вида энергии.

- Хотите сонет послушать? - предложил Шекспир, вновь вживаясь в прежнюю роль. Он перетек на диван, еще не до конца сконцентрировавшись, принял нужную форму и начал:

Любовь обреченная, любовь безнадежная.

Нет вещи печальней. Нет чувства дороже.

- Раньше было лучше, - заметил Батюшков. - Хотя мы и не знали перевода Пастернака.

- Ладно, начинаем игру по отлову, - --">