Александр Орестович Хлебников - Лунный сюрприз

стартовал с Земли со скоростью 12 км/сек. Ускорение мы перенесли совершенно безболезненно. Затем — двадцатипятичасовой полет до Луны. Несколько необычное, но вполне терпимое состояние невесомости.

Близился момент прилунения. Двигатели гасят скорость, а самочувствие несколько хуже, чем при старте с Земли. Почему? Когда корабль прилунился, о плохом самочувствии было забыто. Радость, восторг захватил обоих. Потом — выгрузка. Удобную площадку для радиотелескопа нашли в пяти километрах от планетолета. Возле нее развернули в расщелине и палатку для отдыха.

Все оборудование переносили на себе. Уже во время переходов от корабля до площадки появились первые приступы головокружения. И, наконец, сон, после которого мы превратились в беспомощных инвалидов.

В чем дело? Казалось бы, все было предусмотрено на Земле. У нас отличное снаряжение. Великолепные скафандры защищают от космического холода и жары, от радиации — от всего, что может неблагоприятно повлиять на человеческий организм. Автоматические приборы, побывавшие до нас на Луне, не предсказывали никаких опасностей.

С Земли мы вылетели совершенно здоровыми, а здесь почему-то заболели. Какова же причина болезни? Бактериологическая — невозможна, радиационная — отпадает, поскольку скафандры тщательно проверены. Психологическая? Тоже исключена. Полету предшествовали долгие тренировки в самых тяжелых условиях…

Мои размышления прервал Савин.

— А нельзя ли нам экономнее дышать? — спросил он.

Вопрос меня не удивил, После нашего возвращения на земной космодром на Луну должен был вылететь планетолет «Рубин» с экипажем в шесть человек. Вторая экспедиция ожидала результатов наших работ.

Несомненно, на Земле ПОЙМУТ, что с нами случилось какое-то несчастье, «Рубин» сразу же рванется на помощь.

Только он не успеет. Кислорода в баллонах скафандров и палатке осталось на шесть часов, а «Рубин» будет на Луне не раньше, как через сутки с лишним.

Цифры убедительны. Савин, конечно, помнил о них и опровергать их не собирался. Он предлагал другое: ценой невероятного кислородного голодания ликвидировать разрыв во времени.

— Мне помнится, — продолжал развивать свою идею Савин, — нечто подобное произошло на советской подводной лодке в Отечественную войну. Поврежденная в бою, она потеряла ход. Чтобы не быть обнаруженной и уничтоженной, она не могла всплыть. Экипаж задыхался, но выдержал, пока фашистские корабли не ушли. Лодка благополучно вернулась на базу.

— Ну что же, посмотрим. — Из специального гнезда пояса я достал карандаш и начал расчеты прямо на белом подлокотнике кресла. Савин напряженно смотрел на мои каракули — пальцы едва держали карандаш.

Последняя цифра — итог. Увидев ее, Савин сказал огорченно: «Комментарии излишни».

— При всем желании не дотянуть, — подтвердил я. Мы замолчали.

— Жаль, мы не индийские йоги, — вздохнул Савин. — Те могли по своему желанию на несколько часов останавливать дыхание. Впрочем, сие легко исправить…

— То есть?

— В курс обязательных дисциплин для космонавтов потребую ввести дополнительные практические занятия. Скажем, «психотерапия йогов как подручное средство для терпящих бедствие». Как ты, Саша, думаешь, учтут наши пожелания? Как-никак, мы заслуженные летуны… Глядишь, в другой раз и не попадем впросак…

Да, Савин не терял присутствия духа, хотя шансов на спасение у нас почти ие оставалось. Он даже шутил. Вероятно, он желал подбодрить меня. Стараясь попасть ему в тон, я ответил:

— Не пройдет твое, Дима, предложение. Ну, какие мы летуны? Скорее — ползуны. Придумай что-нибудь поэф…. эффек…

На последнем слове я споткнулся. Оно никак не выговаривалось.

— Как ты сказал? — встревоженно спросил Савин,

— Эф…ней… тьфу! Необычней, говорю…

Савин помедлил, внимательно всматриваясь в меня, потом нагнулся и занялся магнитофоном, который мы постоянно носили с собой для записи наблюдений. Я рассеянно следил, как Савин снял крышку корпуса, вставил новую ленту. Хоть бы маленькую зацепку, хоть проблеск надежды — и тогда будет

--">