Клиффорд Саймак - Круг замкнулся

из твида, с трубкой во рту. Почти в традициях Старой Англии, подумал Эмби. Похож на деревенского помещика.

— Добрый вечер, — отозвался Эмби. — Надеюсь, я не нарушил границ.

— Нет, нет. Я видел, как вы припарковались внизу; очень вам рад.

— Мой партнер пошел поохотиться, а я вот сюда — прогуляться.

— А вы что, меняете?

— Меняем?

— Ну да, в смысле — меняете стоянку. Все только этим и занимаются… Правда, теперь пореже.

— Вы имеете в виду, что меняют один стан на другой?

— Вот именно. Сам процесс расселения, я о нем. Разочаруются в одном — снимаются с места и ищут другое.

— Пожалуй, — сказал Эмби, — настало время, когда эти перетряски должны прекратиться. Теперь каждый человек должен найти свое место.

«Пузырь» кивнул.

— Вполне возможно. Я не слишком хорошо разбираюсь в этом.

— Да и я тоже, — откликнулся Эмби. — Мы только что выехали из города. Прикрыли мой университет, поэтому я купил трейлер. Мои ближайшие соседи составили мне компанию. Сегодня наш первый день.

— Мне частенько приходит в голову мысль, — сказал ему собеседник, — что было бы весьма приятно совершить небольшое путешествие. Когда я был еще мальчиком, мы не раз отправлялись в длительные поездки на машине и посещали разные города, но сейчас их, кажется, не так уж много осталось. Обычно в городах можно было остановиться на ночь в так называемых мотелях. И чуть ли не через каждую милю было где поесть, заправиться на бензоколонке. А теперь поесть или купить горючее можно только в каком-нибудь стане; но, поверьте, немало таких, где вам ничего не продадут.

— Но мы путешествуем не ради удовольствия. Мы намерены поселиться в каком-нибудь стане.

«Пузырь» подозрительно посмотрел на него и сказал:

— Глядя на вас, я бы никогда не подумал…

— Вы не одобряете мое намерение?

— Не обращайте внимания, — сказал «пузырь». — В данный момент я порядком зол на них. Вчера они вдруг взяли и укатили от меня. Закрыли фабрику. Оставили меня здесь сидеть.

Он поднялся на горку и сел рядом с Эмби.

— Понимаете, они хотели отнять у меня все, — начал он свой рассказ, умостившись поудобнее. — У меня с ними был контракт, по нему они и нанялись работать на фабрике. Закупали сырье, сами распоряжались работами и поддерживали порядок. Они определяли производственную политику и выход продукции. Мне даже на посещение фабрики приходилось испрашивать их дозволения. Но и этого им показалось мало. Знаете, что они задумали?

Эмби покачал головой.

— Они задумали овладеть рынком сбыта. А ведь это было последнее, что еще оставалось у меня, и это последнее они решили у меня отнять. Им нужно было окончательно от меня отделаться. Платить мне проценты от прибыли и ничего больше.

— Да-а, — протянул Эмби, — не больно-то это справедливо.

— А когда я отказался подписывать новый контракт, они собрались и уехали.

— Забастовали?

— Пожалуй, другого слова и не подберешь. И весьма эффективно.

— И что вы теперь будете делать?

— Ждать, когда прибудут другие. Через некоторое время появятся. Увидят бездействующую фабрику и, если они народ рабочий, поднимутся сюда, ко мне, поговорить. Может, и сойдемся. Но даже если не получится с этими, появится еще какой-нибудь стан. Эти станы только тем и заняты, что носятся туда-сюда. Или стан, или стая.

— Стая?

— Это, знаете ли, вроде пчелиного роя. Когда в стане оказывается слишком много людей… слишком много для выполнения работ по контракту, который они подписали… вот тут происходит раскол и кучкование. Обычно молодежь пускается в новую жизнь стаями. С ними легче иметь дело, чем с сезонниками. Сезонники — это чаще всего всем недовольные радикалы, ни с кем ладить не умеют, а молодежь рвется начать свое дело, хоть какое.

— Все это очень интересно, — сказал Эмби, — но что будет с теми, кто уехал от вас? На какие деньги они позволили себе смотаться?

— Они при бабках, — сказал «пузырь», — работали здесь почти двадцать лет. Сорвали капиталец — хватит корову придушить.

— Подумать только! — воскликнул Эмби.

Сколько же вокруг такого, о чем я и понятия не имел, подумал он. Не только манера мыслить, привычки, но даже их терминология во многом непонятна.

В прежние времена было совсем другое дело: каждый день газеты — и новое выражение или новая идея становились достоянием публики молниеносно; все сколько-нибудь значительные события на другой же день лежали перед вами, отпечатанные черным по белому. Но не стало ни --">