Пол Ди Филиппо - Странные занятия

презренную защищенность.

Чарли еще только предстояло выступить со своей первой композицией. Всего третий вечер с его программой, а народу уже прибавилось. Как я и прикидывал, он привлек многих унылых хищниц и хищников в летах, будто испускал какой-то феромон юности и потенциала. Я заметил, что за одним столом сидят Лора Эллис, Симон Ридзель и Маргерита Энгландер: трио безупречно причесанных, хорошо сохранившихся Парок, наманикюренные ногти у каждой достаточно длинные и острые, чтобы перерезать нити.

Вернувшись к бару, я отпил моей обычной минералки с лимоном и стал ждать, когда появится Чарли.

Ровно в полночь Малыш материализовался на сцене, освещенной одним узким лучом софита. Устроившись на высоком барном стуле, он зацепился босыми ногами за ножки. Одет он был в одну из моих белых рубашек, висевшую на нем мягкими складками, и свои старые обрезанные джинсы. Длинный плоский корпус музцентра балансировал у него на коленях, как двуручный меч его тезки.

Малыш начал играть.

Чарли пел, как птица с прекрасным хохолком и хриплым, но манящим зовом. Он знал множество старых песен, которые гарантированно тронули бы нас, реликтовых динозавров, песен, которые мы считали мертвыми, — наверное, это было наследство отца. Он пел и новые, которые ежедневно звучали по радио, но привносил в них свежесть, сродни некогда популярной певице Стеле Фьюжн. На каждые десять известных приходилось по оригинальной композиции: тревожные миксы карибских, мексиканских и американских ритмов, полные неуловимых поэтических образов.

Когда он закончил, аплодисменты были оглушительными и искренними.

За хлопками я различил голос из-за соседнего столика, горько сказавший:

— Этот чертов каффир^[4] хрипит, как ворон.

Ответом ему был резкий, лающий смех.

Я повернулся посмотреть, кто разрушил волшебство.

За столиком сидели Коос ван Стааден, его дочь Кристина и Хенрик Бловельт.

Ван Стааден и его дочь были беженцами, покинувшими Южную Африку (или, если называть ее официально, Азанию) шесть лет назад, когда эта истерзанная страна наконец взорвалась революцией. В то время Ван Стааден был губернатором Трансвааля. За годы пребывания в должности он, судя по всему, сколотил порядочное состояние, большую часть которого сумел вывезти за границу до революции. Насколько мне было известно, он и Кристина успели на один из последних самолетов из Йоханнесбурга. Его жена Мария проводила ту неделю в загородном доме. Теперь, без сомнения, ее разбросанные кости поблекли до цвета моего костюма.

Если верить злорадным слухам, по стенам дома Ван Стаадена висели реликты его родины, среди прочих sjambok^[5], с конца которого осыпалось что-то засохшее и коричневое. Я не мог до конца поверить, что даже Ван Стааден способен на такую гнусность.

Его дородного соотечественника Бловельта выслали из Англии, когда пало южно-американское правительство. Сегодня он играл роль охранника и компаньонки Кристины.

Как и многие богатые беспутники без цели, они в конечном итоге оказались на Гесперидах.

Пока спадала волна аплодисментов, я настороженно наблюдал за Ван Стааденом. Если он не заткнется со своими расистскими пакостями, придется натравить на него людей Дитериджа. У меня было полно покровителей ГОЧ, которые были богаче его и которых мне не хотелось обижать.

Но вмешалась его дочь.

— Перестань, папа, — твердо сказала она. — На мой взгляд, он очень хорошо поет.

Опустившаяся ему на локоть рука словно бы высосала из него весь запал. В его морщинистом лице боролись ненависть и любовь к дочери. Наконец он поднял к губам бокал и сделал большой глоток — усталый и побежденный пережиток.

Я изучал это странное трио. Ван Стааден — худой, как цапля, с ежиком седых волос и острым носом. Бловельт — гора мускулов лет тридцати, с манерами денди, плохо сочетавшимися с грузной тушей. Кристина… Ну, Кристина, решил я тогда, на первый взгляд, рядом с этими двумя уместна не больше, чем монашка на галерке или Цирцея среди свиней.

Это была гибкая стройная женщина с маленькой грудью и пушистыми волосами цвета платиновых нитей: завитая челка и тончайшие кудри, мягко струящиеся по плечам и длинной шее. Носик крохотный, губы вечно спрятаны за помадой. Сегодня она была одета в лиловые шелковые брюки, такой же топ и белые сандалии. Как у половины женщин в клубе, в ямочке между ключицами у нее сидела маленькая жизнегемма, --">