Григорий Аронович Тарнаруцкий - Искусственный голос

«Волшебного стрелка».

— Вот еще! — фыркнула Воскобойникова. — А я говорю — из «Аиды». Вы, молодой человек, выбирайте место, где эрудицию показывать. Мы с Павлом в свое время чуть ли не все оперы посмотрели…

— Оперы не смотрят, а слушают, — ввернул вновь Шарыгин.

Громов же опустил глаза и улыбнулся.

— И откуда столько самонадеянности? — все еще кипела Воскобойникова. — Устроятся в научную лабораторию и уже воображают себя интеллигенцией. Можно подумать, что вы имеете какое-нибудь отношение к музыке.

— Имеет, — негромко произнесла Надя Громова и, обводя всех заблестевшим взглядом, громче и тверже добавила: — Леня имеет. Он четыре года назад стал победителем международного конкурса вокалистов. А его Лоэнгрина приезжали слушать итальянские и болгарские музыковеды.

Воцарилась длинная неловкая пауза. Только Громов тихо упрекнул жену:

— Ну, зачем ты? Я же просил.

Профессор Платов, обходивший гостей, чтобы наполнить бокалы, остановился и задумчиво повертел в руках бутылку.

— Так вы тот самый Леонид Громов? Много раз слышал вас по радио, а вот попасть в Москве на спектакль с вашим участием не удавалось. Билеты только по великому знакомству… Однако странно, почему же тогда…

— Я вас очень прошу, Евгений Федорович, — обернулся к нему Громов, — отложим пока эту тему.

— Ну, значит, отложим, — согласился Платов и наполнил оставшиеся бокалы. — Давайте-ка, друзья, отметим сегодняшнее событие. Как-никак, у меня юбилей.

Застолье ожило. Пошли один за другим тосты. Вскоре настроение поднялось до той отметки, когда излить его можно только песней. Кто-то затянул: «И снег, и ветер, и звезд ночной полет…» Тональность оказалась для многих высокой, и песня стала потухать.

— Помогите, Леня, — подбодрила хозяйка, — не стесняйтесь.

— Нет, Клара, пусть он исполнит нам что-нибудь классическое, — запротестовала Воскобойникова. — Товарищи, тише! Сейчас Громов споет арию Каварадосси. Давайте, Громов. Я буду биссировать. Обожаю теноров.

— Перестань, Сима! — урезонивал муж. — Может, человек не в голосе.

За столом вновь заспорили. Одни поддерживали Воскобойникова, другие его жену.

— Свои же люди. Это ведь не на сцене.

— Да неудобно ему. Леня в нашей компании в первый раз.

Воспользовавшись, что гости отвлеклись, Громов незаметно вышел в коридор и достал из кармана сигареты. Приоткрылась дверь из комнаты, и появился Шарыгин.

— Дайте закурить, — попросил он. — Я вообще-то два года как бросил, но стоит выпить, непременно тянет к табаку.

Константин Михайлович жадно затянулся и снова заговорил:

— Не люблю я их застольной болтовни. В работе они гораздо умней и даже душевней. Я, кстати, тоже только здесь такой несносный, а на службе самый предупредительный человек. Правда, предупредительность моя чисто техническая. Стоит кому-нибудь из них заикнуться: мол, хорошо бы такой-то невообразимый прибор отгрохать, и я к утру приношу готовенький. Удивляются, хвалят. Дышать на него боятся, потому что, если, не дай бог, сломается, мне такой же нипочем не сделать. Черт знает, что творится с памятью: сделал и напрочь забыл, как получилось. Словно не головой, а вот ими соображаю, — он пошевелил пальцами. — Болезнь, наверно, какая-то. Ну, а с вами что случилось? Почему вдруг петь бросили?

— Тоже болезнь, — отозвался Громов.

Он чувствовал расположение к этому странноватому ершистому человеку, но не хотел вызывать к себе сочувствия. Таких и в театре было предостаточно, что немало его огорчало.

Уйти из театра оказалось трудно. Леонид пробовал быть хористом, рабочим сцены, ему далее предлагали должность администратора. Может, пристроился бы и привык, не преследуй его повсюду сочувственные взгляды и шепот, в котором мешались искренняя жалость и привычное безобидное интриганство. «Ну какой из Теплова Радамес? — прижав Громова где-нибудь в углу и жарко дыша в ухо, говорил очередной утешитель. — Сверчок! Вот ты звучал — это да!» Пытка становилась все невыносимей. Громов не выдержал.

Они с Надей уехали в Новосибирск. Здесь Леонид устроился в конструкторское бюро чертежником. Благо, до консерватории он учился в машиностроительном техникуме и кое-какие навыки черчения сохранил. Никто в бюро не подозревал о его певческом прошлом, и Леонида не мучали ни расспросами, ни сочувствиями. Люди тут работали добрые, общительные, и Громов чувствовал себя спокойно, --">