Владимир Леонтьевич Киселев , Анатолий Полянский , Николай Иванович Коротеев , Вячеслав Алексеевич Назаров , Юрий Кашурин , Рудольфе Перес Валеро , Журнал «Искатель» - Искатель. 1977. Выпуск № 05

освещала цветную скатерть, а в углах таился полумрак. Сквозь шелковые полупрозрачные шторы едва обозначались переплеты рам: послезакатный свет был еще достаточно ясен. И может быть, поэтому голоса звучали приглушенно, мягко.

— Понимаю, понимаю, Митрофан Евдокимович. Дисциплина есть дисциплина, а особенно партийная. — Подойдя к камину, присяжный поверенный Дмитрий Дмитриевич Буров облокотился о мраморную доску, заставленную фарфоровыми безделушками.

— Поймите и вы, товарищ Буров… В вашем положении чувства, малейшие подозрения, пусть мало чем обоснованные, имеют огромное значение… Однако мы долго проверяли Зарубина. Человек он смелый, выдержанный.

— Да, да, да… Купить у белочехов новехонький пулемет и две тысячи патронов к нему… Такое дело не каждый провернет. Понимаю, понимаю. Не надо воспринимать мои слова как претензию. — Затянувшись погасшей папиросой, Дмитрий Дмитриевич бросил окурок в камин.

Жест его гляделся нервным, даже раздраженным. Митрофан Евдокимович отметил это про себя. Но постарался рассеять сомнения Бурова:

— Вам не нравится, вызывает подозрения сам вид Зарубина. А я слышал, что самая благородная наружность бывает у карточных шулеров.

— Речь о другом. Моя профессия учит меня как можно скорее распознавать сущность сидящего передо мною человека. Согласитесь — это так. Перед моими глазами прошли тысячи людей: преступники, жертвы, невинные и кругом виновные; люди различных классов, наций, состояний, характеров. Это естественно. Но такой взгляд, как у Зарубина… медлительный, цепкий, вязкий… Так смотрят… филеры. И не очень умные следователи.

Привыкший говорить на людях и причем тогда, когда от его слов, его убежденности зависела судьба подзащитного, Дмитрий Дмитриевич и в домашней, доверительной обстановке не мог отказать себе в позе, жесте, широком и плавном, рассчитанном на публику. И надо отдать должное — среднего роста, плотный, с открытым высоколобым лицом, Буров производил импозантное впечатление. С виду такого человека очень трудно было причислить даже к сочувствующим большевикам.

— Вы, Дмитрий Дмитриевич, видели Зарубина минут пять, не больше. — Упрямство Бурова было не по душе Митрофану Евдокимовичу, но дело о сопровождении связного ЦК именно Зарубиным утверждено, и Митрофан Евдокимович не видел ясных причин, чтобы заменять сопровождающего. Да и кем?

— Согласитесь, Митрофан Евдокимович, что я обязан, попросту обязан высказать вам свои соображения. Не подозрения, отнюдь! Соображения. Мне и Елене Алексеевне опасаться не чего. Мы знаем, кто он, он понятия не имеет, кто мы. Пароль у нас. Его помощью мы, как договорились, воспользуемся лишь в самом крайнем случае. Сэмом крайнем. Ведь в первую нашу поездку, в августе прошлого года, помощь Саши по дороге в Москву совсем не понадобилась. Только на обратном пути. Тогда ведь провал следовал за провалом. Без Саши нам пришлось бы туго.

— Саша, Саша… — вздохнул Митрофан Евдокимович.

— Да, да… Весьма странен его арест. Связаться не удалось?

— Нет. Он в контрразведке.

— Да-а… — выразительно протянул Буров. — Славный парень. Веселая, открытая душа… Так вот. — И, тяжело вздохнув, Дмитрий Дмитриевич продолжил: — Мы договорились обо всем. Позаботьтесь о моем крестном отце.

— О ком? — не сразу понял Митрофан Евдокимович.

— О Саше.

Митрофан Евдокимович улыбнулся:

— Не беспокойтесь. У контрразведки улик особых нет. Саша — парень крепкий. Попадет ли в городскую тюрьму или Александровский централ — выручим. Есть у нас планчик один.

— Для Зарубина это дело было бы, вероятно, по душе!

— Дмитрий Дмитриевич! — с некоторым напором начал Митрофан Евдокимович. — Из-за провалов в Омске, Новониколаевске и Красноярске у нас совсем нет связи с центром. Их курьеры до нас не доходят. Вероятно, перехватывают. Нам нужны советы, поправки, деньги, наконец!

— Вы со мной сейчас разговариваете так, как и семь месяцев назад не разговаривали, а тогда я был эсером. — Дмитрий Дмитриевич распахнул пиджак, достал из верхнего кармашка жилета пенсне и ловко нацепил его.

Политическая репутация «эсера» Бурова выглядела со стороны безукоризненно. Он еще до начала империалистической войны прочно вошел в актив эсеровской партии. Причем отнюдь не из политиканских соображений, а твердо уверенный, что Сибири далеко до «пролетаризации». Ее основа — крестьянство.

Но уже первые --">