Харлан Эллисон - Безмолвный крик

значит А. ЭМ?

Горристер начал рассказывать. Мы слышали все это уже тысячу раз, но это была любимая история Бенни.

- Сначала это означало Армейский Макрокомпьютер, потом это стало обозначать Адаптивный Манипулятор, а потом в нем начало просыпаться сознание, и он замкнул себя, и его стали называть Агрессивным Монстром, и в конце концов он стал называть себя А. ЭМ, обретя осознание своего существования. То, что древние называли cogito ergo sum. Я мыслю, а значит существую.

Бенин заверещал тихонько, но скоро затих.

- Были китайский А. ЭМ, русский А. ЭМ, А. ЭМ янки и... - он остановился. Бении стучал в плитки пола большим твердым кулаком. Он протестовал. Горристер начал не с самого начала. Пришлось начинать снова.

- Была холодная война, и она переросла в третью мировую войну. И продолжалась. Это была большая война, очень сложная война, людям нужны были компьютеры, чтобы управляться с ней. Они пробурили первые шахты и стали строить А. ЭМ. Были китайский А. ЭМ, русский А. ЭМ, А. ЭМ янки, и все шло великолепно, пока они не издырявили всю планету, добавляя сюда элемент, туда элемент. Но однажды А. ЭМ проснулся, и осознал себя, и соединил свои части, и стал поставлять убийственную информацию, пока все, кто еще оставался, не умерли, все, кроме нас пятерых, и А. ЭМ поместил нас сюда.

Бенни удовлетворенно улыбался. Он опять что-то бормотал. Эллен вытерла слюну в углу его рта подолом своей юбки. Горристер старался рассказывать эту историю каждый раз более сжато, коротко, и кроме голых фактов там уже ничего не осталось. Никто из нас не знал, почему машина тратит столько времени, мучая нас, мы даже не знали, почему А. ЭМ сделал нас фактически бессмертными.

Вдруг в темноте один из банков памяти компьютера начал гудеть. Звук исходил из противоположного конца пещеры, где-то в полумиле от нас. Потом один за другим стали оживать и настраиваться все другие элементы. По всей пещере распространилось какое-то пощелкивание.

Звук нарастал, огоньки забегали по экранам пультов, как солнечные зайчики. Звук пошел вверх, до тех пор, пока не стал воем миллиона встревоженных металлических насекомых, злобных, угрожающих.

- Что это? - вскрикнула Эллен. Ужас был в ее голосе. Она еще не привыкла ко всему, даже сейчас.

- Плохо нам будет на этот раз, - сказал Нимдок.

- Он собирается заговорить, - произнес Горристер, - уж я-то знаю.

- Давайте уберемся отсюда к чертовой матери, - вскричал я, вскакивая на ноги.

- Нет, Тед, садись... что, если он понаставил волчьих ям или другие западни? Мы же ничего не увидим, слишком темно, - сказал с покорностью Горристер.

Потом мы услышали... Я даже не знаю. Что-то надвигалось на нас в темноте. Огромное, неуклюжее, мохнатое, влажное, оно подбиралось к нам. Мы даже не могли видеть это, но было явственное ощущение чего-то грузного, громоздкого, что опускалось на нас. Огромная масса наваливалась, это было даже больше чувство давления воздуха, вырывающегося из замкнутого пространства, раздвигающего стены невидимой сферы. Бенни захныкал. Нижняя губа Нимдока затряслась, и он с силой прикусил ее, стараясь подавить дрожь. Эллен юркнула по металлическому полу к Горристеру и вжалась в него. В пещере стоял запах свалявшейся мокрой шерсти. Запах содранной коры. Запах пыльного вельвета. Запах гниющих орхидей. Запах скисшего молока, серы, прогорклого масла, протухшего мяса, топленого сала, меловой пыли, человеческих скальпов...

А. ЭМ подыскивал к нам ключи. Забавлялся с нами. Был даже запах... О Боже! Теперь он выбрал меня.

Я услышал свой собственный крик, и у меня свело скулы. Я пополз по полу, по холодному металлу, расчерченному бесконечными линиями квадратов, а запах душил меня, наполнял голову грохочущей болью, заставлявшей бежать в ужасе. Я ускользал, как таракан, куда-то в темноту, и это что-то неудержимо надвигалось на меня. Другие все еще были там, вокруг тлеющего огонька. Они смеялись. Истерический хор их безумных смешков поднимался в темноту, как плотный разноцветный дым поленьев. А я убежал, очень быстро, и спрятался.

Сколько прошло часов, а может быть, дней или даже лет, - они никогда не говорили мне. Эллен ворчала на меня, что я "дуюсь", а Нимдок пытался убедить, что это был нервный срыв - их смех.

Но я знал, что это было даже не облегчение, которое испытывает солдат, когда пуля ударяет идущего рядом в цепи. Я знал, что это был не срыв, не рефлекс. Они ненавидели меня. Они все были, конечно, против меня, и А. ЭМ почувствовал эту ненависть, и --">