Светлана Владимировна Ягупова - Феномен Табачковой

Светлана Ягупова Феномен Табачковой

Мне говорил один человек: «Срежь ветку яблони или груши в своем саду и уйди на рассвете в горы. Крутой и скользкой будет твоя тропа, камни начнут срываться из-под ног, угрожая пропастью, но ты иди. И когда взойдет солнце, привей эту ветку лесному дереву. Если с тобой пойдет твой друг, а потом друг твоего друга, то со временем, среди невзрачных дичков, зарослей терна и шиповника родится чаир — цветущий оазис, сад в лесу».

Жарким августовским днем по улицам Симферополя брела пожилая женщина с громоздкой сумкой и коробкой торта. Пот струился по ее лбу и щекам, из-под кремовой панамки выбивались пряди слипшихся волос. Шла она медленно, не в ритме толпы, ее задевали, толкали, извиняясь при этом или ворча. Она же никого не замечала, кроме той, что неотступно преследовала ее в зеркалах витрин. Как старая послушная лошадь, за ней уныло плелась особа с такой же коробкой торта и сумкой, откуда выглядывало праздничное горлышко шампанского, не очень уместного в этот душный полдень.

Солнце жаром стекало по камню домов, расплескивалось по асфальту и плавило его, делая зыбким, неустойчивым. Дышать было нечем — воздух знойно сгустился и, казалось, вот-вот вспыхнет белым пламенем. Женщина порой останавливалась и, вытирая платком лицо, в упор разглядывала своего двойника.

За какой-то месяц превратилась в старуху. Бесцветные пряди волос. Глубокие провалы глазниц. Сутулая спина. А ведь еще не так давно ходила бодрым шагом, и осанка была другой, и губы не складывались в горькую усмешку. Подойти бы к этой особе, встряхнуть за шиворот и сказать: «Откуда ты, голубушка? Знать тебя не знаю и, пожалуйста, отстань от меня».

Неужели это она, Аннушка Зорина, всю жизнь простучала на пишущей машинке, а теперь вместе с ней как бы списана за ветхость? Она, Анна Матвеевна Табачкова, тридцать пять лет прожила замужем за Александром Ивановичем Табачковым и вдруг оказалась одинокой пенсионеркой? Правда, еще есть и навсегда сохранится за ней имя матери, да только сыновья далеко…

Подземным переходом прошла на другую сторону проспекта. И этот переход, и новое здание украинского театра, и недавно поставленные, как в больших городах, светофоры с красными и зелеными табло «Идите», «Стойте», и заметно погустевший поток машин — все эти приметы обновления города, месяц назад незамечаемые, теперь бросились в глаза, будто подчеркивая ее возраст. Она помнила еще довоенный булыжник, грязные канавы, приземистые домишки за длинными заборами из ракушечника, дребезжащие трамваи. И сколько воды утекло с тех пор, и сколько прихлынуло… Целое море разливанное в Марьино. Телецентр. Троллейбус. Многоэтажные микрорайоны. Да мало ли…

Конечно, легкомыслие — прямо из больничных ворот пуститься в такое пекло по магазинам. Но почему-то именно сегодня захотелось отметить все сразу; и новоселье, и уход на пенсию, и одиночество без Сашеньки. Отметить и, как в воду, броситься в новую жизненную полосу, не сулящую ничего веселого.

Давно не было такого зноя. Город изнывал в бензинном чаду. Унылые усы поливальных машин выглядели жалко и комично в своей тщете принести прохладу. Разве что мальчишкам забава — ныряют в радужные струи и хохоча шлепают по вмиг тающим лужицам.

Она шла, смотрела на иллюзорно свежую мостовую и наконец не выдержала приблизилась к кромке тротуара и подставила лицо под фонтанчики очередной машины. Ее окатило с ног до головы. От удовольствия рассмеялась. Но приятность была короткой — кто-то рядом хихикнул:

— Торт раскиснет, бабка!

Жесткие крылья птицы полоснули по лицу: в последнее время птица появлялась все чаще и чаще.

А ведь и впрямь бабка. Шестьдесят на носу. Но до сих пор никто никогда… Что ж, заодно отметит сегодня и эту жизненную веху.

Стройная худощавая брюнетка чуть не сбила ее с ног. Пробормотала извинения и, волоча за руки двух ребятишек, побежала вдогонку за неряшливо одетым мужчиной с нетвердой разболтанной походкой. Он нес под мышкой квадраты матового стекла, часто оглядывался и ускорял шаг в надежде смешаться с толпой.

— Орфей! — отчаянно вскрикнула женщина, когда он нырнул в подземный переход. И Табачкова отметила несоответствие необычного имени той обстановке, в которой оно прозвучало.

Курортный люд покидал прибрежные места, путь многих лежал через Симферополь, и город с лихвой оправдывал свою эмблему — жужжащий пчелами улей.

В --">