Брюс Макаллистер - Родство

Мне пришлось раздать девяносто восемь таких записок, сэр, прежде чем я нашел вас. Вы были единственным, кто откликнулся…

Отвратительная голова опустилась, но длинные руки не пошевелились. Только мышцы то и дело вздрагивали. Мальчик заметил, что не может оторвать взгляд от этих покрытых шипами напряженных рук.

— Я понял, — просипел Анталоу.

Кажется, механический переводчик подобрал слова, не означавшие настоящего понимания. Нелегко было осмыслить, как маленький землянин сумел то, на что оказались не способны разведывательные службы пяти миров. Опознать в одном из тысяч Анталоу — убийцу-профессионала.

И вот еще над чем размышлял пришелец: почему же он сам откликнулся на это послание? Почему отнесся к нему серьезно? Возможно, почувствовал, что здесь нет скрытой угрозы — записку принес ребенок, — и подчинился профессиональному рефлексу? А может быть, что-то еще?

— И сколько… — поинтересовался гость, — вы в состоянии заплатить?

— У меня есть двести долларов, сэр.

— Откуда они у вас?

— Я продал кое-какие вещи, — быстро ответил мальчик. Обстановка была очень скромной. Что тут можно продать?

Инопланетянин не сомневался, что деньги украдены.

— Я могу достать больше. Я сумею!

Инопланетянин издал какой-то звук, оставшийся без перевода. Мальчик вскочил со стула.

Пришелец думал о двухстах тысячах интерров, полученных за отмщение тем, кто теперь покоился в грунте Третьей Луны Хоггана. О ста тысячах долларов за контракт с изменниками на астероиде Волф. Об ископаемых ресурсах и о дорогих лекарствах. О скромном летательном аппарате, который стоил в два раза больше оказанных услуг. О том, сколько он получил за три убийства по заказу корпорации на Алама Поу. Что такое двести долларов? Билет на метро?

— Этого — недостаточно, — прошуршал инопланетянин. — Никак не достаточно, — повторил он, и одна рука дернулась сильнее. — Вы, возможно, позаботились сделать запись… нашего обсуждения… и будете шантажировать меня тем, что предъявите ее земным властям… если я не сделаю того, о чем вы просите.

Зрачки ребенка расширились совсем как у одного из земных чиновников, перед тем как того пришлось удалить по заказу Грэй Инфра.

— О нет, — мальчик запнулся, — я бы не стал… — (Пришелец видел, как его лицо залила краска возмущения.) — Я даже не думал об этом!

— А возможно… стоило бы, — спокойно произнес Анталоу. Рука задергалась снова, и землянин увидел, что она короче

трех других, крючковатая, но более мощная.

Мальчик кивнул. Да, ему следовало догадаться и сделать запись.

— И почему же тот человек… Джеймс Ортега-Мамбей… хочет убить вашу сестру?

И тогда, снова покраснев, мальчик попытался объяснить. Когда он закончил, инопланетянин странно посмотрел на него, так, что тот опять смутился. Затем чудовище встало. Ноги его напряглись, чтобы удержать громоздкое тело, длинные руки проделали замысловатые движения, словно проснулись и зажили собственной жизнью.

Мальчик тоже поднялся и отступил, чтобы дать дорогу.

— Двести… недостаточно для убийства, — прошелестел на прощание инопланетянин и ушел через тот же запасной выход, который тайно открыл для него мальчик Ким…

Когда человек по имени Ортега-Мамбей вышел из шаровидного лифта на крышу федерального здания, над городом разливался закат. Вот и конец еще одного долгого, удачного дня в БуПопКон. Последние лучи солнца превратили вертолетную площадку в сверкающее зеркало, в маленькое пылающее озеро — гладкое, совсем не то, что беспокойная поверхность Тихого океана за городом. Даже духота не портила прекрасной картины заката. Да, в такую погоду каждому хочется сбросить пиджак. Но для Ортеги-Мамбея существовало только одно место, где снять пиджак было наслаждением, — его великолепный дом на берегу океана.

Не подчиняясь обычаям большинства, чиновник оставался в своем дорогом дымчатом костюме из ткани тройного переплетения, модели под названием «Мерцающее лето». Элегантном, не обладающем запахом, водонепроницаемом, прохладном.

Как всегда, Ортега-Мамбей покидал Агентство последним и, как всегда, ощущал в душе гордость. Не было ничего более приятного, чем уходить, когда в здании никого не оставалось. А затем — оторваться от опустевшей площадки под оглушительную музыку лопастей, когда где-то внизу догорает закат, а ты летишь к месту заслуженного отдыха вдали от города. Туда, на побережье, к --">