Ариадна Григорьевна Громова - Поединок с собой

Около бистро затормозил крытый грузовичок, и шофер, поговорив с Виго, сказал:

— Лезьте в кузов, ребята, довезу вас до Трокадеро.

— В добрый час! — крикнул Виго и, не оглянувшись, нырнул в дверь.

От Трокадеро они шли по улицам Пасси, начисто промытым дождем, и яркая весенняя листва влажно шумела и стряхивала тяжелые капли им на плечи. Дождя уже не было, свежий ветер старательно разгонял тучи.

— Пожалуй, распогодится, — сказал Роже, поглядев на небо.

Альбер вдруг остановился, словно споткнувшись, и уставился на медную дощечку, прибитую у калитки. Калитка вела в небольшой тенистый садик, огороженный высоким каменным забором; в глубине садика виднелся двухэтажный особнячок старинного типа — такие стояли тут, должно быть, уже во времена Бальзака.

— Чего ты? — спросил Роже.

— Тут, оказывается, живет профессор Лоран, — сказал Альбер; глаза у него были отсутствующие.

— Твой приятель?

— Что ты! Я у него учился.

Роже безразлично передернул плечами:

— Ну и что? Поторапливайся!

— Ты не понимаешь, — сказал Альбер, неохотно отходя от калитки. — Это необыкновенный человек. Это гений.

— Гений? А если к нему зайти, он покормит?

Альбер не отвечал. Все это было где-то в далеком прошлом: университет, нейрофизиология, опыты профессора Лорана, мечты о будущем… Сейчас об этом не стоило даже вспоминать… не к чему…

…Не успел Раймон Лемонье прийти в редакцию, как его вызвали к шефу.

— Не в духе! — предостерегающе шепнула секретарша шефа, рыжекудрая Катрин.

Раймон вошел в просторный темноватый кабинет и остановился у дверей. Пейронель кивнул, указывая, на стул рядом со своим креслом: это было знаком доверия. Раймон осторожно присел, искоса разглядывая мясистое, тяжелое лицо шефа. Пейронель, видимо, и вправду был не в духе: нижняя губа оттопырилась, придавая ему не то обиженный, не то надменный вид; он хмурился и посапывал. Однако заговорил он, против ожидания, довольно мирно:

— Слушайте, Лемонье, вы как, не робкого десятка?

— Вы, надеюсь, имели случай убедиться в этом на Арпажонском деле, — с достоинством ответил Раймон.

— Ну, Арпажонское дело! Конечно, вели вы себя там неплохо. Но ведь это была всего-навсего небольшая перестрелка полиции с бандитами. И полиция вас охраняла.

— Как бы не так, полицейским было вовсе не до меня, — возразил Раймон: его самолюбие было задето.

— Ну-ну, ладно, не петушитесь, — примирительно сказал Пейронель. — Я ведь помнил об Арпажоне, когда прикидывал, кому бы поручить это дело. — Он постучал ребром ладони по раскрытому письму, лежащему на столе. — Только вот что: тут одной храбрости мало. Нужна выдержка, смекалка, умение играть роль… и главное, запомните это, главное — умение держать язык за зубами!

— Он очень значительно поглядел на Раймона.

— Разумеется… — пробормотал Раймон, сгорая от нетерпения: похоже, дело из таких, на которых можно сразу выдвинуться.

Пейронель с минуту разглядывал его, еще сильнее выпятив нижнюю губу:

— Да, дело сложное. Для начала — прочтите вот это!

Строчки письма резко загибались книзу, почерк был косой, стремительный, словно летящий.

«…Кроме вас, мне не к кому обратиться. Я знаю: вы не откажете мне в помощи. Поверьте, я ничуть не преувеличиваю: в любую минуту может произойти катастрофа, и это будет ужасно, последствия трудно предугадать, я сама знаю так мало! Я совсем одна, я, теряю голову. Вчера взяла расчет моя верная Нанон: она держалась дольше всех, но и ей стало страшно. А мне еще страшнее… Я не могу написать, что это такое… Это нельзя себе представить, это невероятно и чудовищно. Я прошу о помощи не только для себя… Если произойдет катастрофа, Анри погибнет, и не он один… Я пишу потому, что по телефону скажешь еще меньше, а пойти к вам я не могу, — я боюсь выйти из дому даже на полчаса.

Вы — единственный, кто сможет мне помочь. Вам нельзя приходить, вы знаете, и вообще журналиста он не пустит в дом. Но я сказала, что мне страшно, что мне нужна помощь и что я послала телеграмму в Лилль, просила приехать своего племянника, Жозефа Леду, — он без работы и пока поживет у нас. Умоляю, пришлите надежного и смелого молодого человека. Профессор никогда в жизни не видел Жозефа. Жозефу двадцать четыре года; он высокий, смуглый, темноволосый; хорошо было бы, если б ваш посланец хоть немного походил на него. По образованию Жозеф — филолог. Я уверила Анри, что он