Свен Карстен - Землемер

обряда крещения. Что вот только она имела в виду?

Ну, как бы то ни было, Поль вынужден был носить заранее припасенные девчачьи платьица и о штанишках даже и не мечтал. Это сильно повлияло впоследствии на его восприятие мира и своей роли в обществе — ведь, как известно, костюм делает человека, а не наоборот.

Отцом Поля был некто Фридрих Мюллер, инженер-архитектор из Берлина. Как же попал столичный немец на юг Франции, в Ниццу? Очень просто — он выиграл объявленный мэрией этого городка конкурс на лучший проект гранитной набережной, с блеском выполнил заказ, в срок и с экономией, потом было здание нового вокзала, он строил еще и еще, незаметно прижился и остался во Франции. Но человеку тяжело одному на чужбине, он сошелся с француженкой — Матильдой — уже через пару месяцев та оказалась в положении, и пришлось жениться. Человек он был неплохой, честный, только вот очень педантичный. Но ведь это скорее достоинство, чем недостаток, не так ли?

Одним словом, семья жила довольно счастливо аж до конца девяностых годов. Мальчик рос слабым, умным и застенчивым. По инерции его так и одевали «под девочку». Матушка звала его Полем, отец — Паулем, мать говорила с ним только по-французски, и была добра, отец же — исключительно по-немецки и был строг. Особой любви в семье не было, но и не скандалили. Прилично жили. Поль рано проявил способности к рисованию, отец радовался и учил мальчика изометрии, думал, что сын пойдет по его стопам. Вышло иначе.

Летом 1898 года приехал какой-то тип из Германии. От имени немецкого военного ведомства он предложил господину диплом-архитектору Мюллеру высокий, ответственный и очень доходный пост в департаменте железных дорог. Надо было проектировать и строить — много, срочно и крепко, строить в расчете на войну. А воевать будут с Францией, конечно, с кем же еще! Традиция такая, не подобает ведь нарушать традиции. Германии очень были нужны ее лучшие сыны, в числе прочих она вспомнила и о Фридрихе Мюллере, а отец Поля наконец-то вспомнил о своем долге перед «фатерляндом».

Итак, Матильде холодным приказным тоном было велено собирать чемоданы и готовиться к переезду в Берлин. Удивительно, но та отказалась. Она не поедет на чужбину, ее «фатерлянд» — здесь, она француженка и не оставит свою родину. Был большой крик, хлопанье дверями, слезы. На восьмилетнего мальчика это произвело огромное впечатление. Военных проблем он не понимал, а видел только, что родители ругаются. Отец уехал один и, как оказалось, уехал навсегда. Он хотел стать большим человеком в Берлине, а подобным людям редко есть дело до таких мелочей, как бывшая жена и ребенок.

От такого предательства Поль слег в горячке и чуть не отдал Богу душу. Болезнь продолжалась почти месяц, постепенно Поль смирился с потерей и температура отступила, но мальчик с той поры изменился. Он замкнулся в себе, упрямо молчал, когда к нему обращались и только дул губы. Встревоженная Матильда позвала доктора. Эскулап первым делом потребовал, чтобы мальчишку переодели в подобающую его полу одежду — от этого и все его неврозы, сказал врач. Он прописал маленькому злюке какой-то сладкий, укрепляющий косточки сироп и посоветовал незамедлительно определить Поля в приличную школу. Знаете — друзья, уроки, математика всякая — это хорошо отвлекает от ерунды и навязчивых мыслей.

Школа помогла лишь отчасти. Поль хорошо успевал по большинству гуманитарных предметов, особенно ему давались немецкий язык и рисование. А вот математика и спорт вызывали лишь отвращение. О друзьях не могло быть и речи, соученики дразнили его «девчонкой-плаксой», били и всячески притесняли — заставляли его, например, до изнеможения приседать в туалете, пока он не валился от усталости на грязный заплеванный пол. Какие уж тут друзья! Подруг тоже быть не могло, обучение в ту пору было раздельным. Директриса школы — мадам Дюпон — раньше обучала и девочек, но в один несчастливый день десять примерных и послушных учениц забили до смерти одиннадцатую, которая им чем-то не потрафила, и женские классы пришлось закрыть.

Поль окончил гимназию с единственной положительной отметкой — за немецкий письменный. Дома он сжег все учебники и тетрадки в кухонной печи и зарекся даже ходить по той улице, на которой стояло здание ненавистной школы. Радовался жизни он недолго. Тем же летом любимый дедушка-аптекарь, в последней попытке «сделать, наконец, мужчину из этой кисейной барышни», --">