Михаил Тихонович Емцев - Бог после шести

— дело техники.

Однажды вечером, хлебнув недозволенного, жестоко замаялся животом слесарь-водопроводчик Иван Мархотин, и на другой день вместо этого пропащего алкоголика на объект пошел он. Поработал, осмотрел, оценил, подготовил. А через два дня, когда снова слег болящий Мархотин, он уже был в трубе, чихал, сыпал проклятиями и полз. Думал, задохнется, но не задохнулся. Опасался застрять, но не застрял. Выполз, вылез, вывинтился из страшной каменной кишки. Будто крик на воздух вырвался из сжатого ужасом собственного горла.

И пошел, и пошел, тихо, быстро, легко.

Пять часов ходу без следа позади, всё по дну, по водичке, затем по склонившейся над водой ветке — на сосну, а с дерева — прыжок на мягкую таежную подстилку в трех метрах от берега, так что никакого следа нигде нипочем не найти. Загадка для школьников: вошел человек в ручеек и не вышел. Сколько жителей в деревне на берегу ручья? Пусть детки ломают головы, а нам — дорога дальняя. Ходу, ходу.

В просвете между соснами что-то знакомо и тревожно белело.

Затаив дыхание, всмотрелся. Телеграфные столбы! Он вышел к телеграфной линии! Отсюда рукой подать к большим свободным дорогам. К тем ручьям, что впадают в реку настоящей жизни. Скорей!

И в это мгновение сзади него глухо, невыразительно, будто глубоко под водой, лопнули выстрелы.

Повернулся в сторону, откуда могла прийти погоня, и вдруг что-то резко толкнуло в переносицу, болью отозвалось в голове, в глазах полыхнуло пламя невиданного радужного костра. Он упал лицом вниз, успев подумать:

«Неужто достали?»

Телеграфные провода раскачивались над ним и гудели, неся во все концы страны срочное сообщение:

«…бежал опасный преступник. Рост около 190 см., сутулый, походка небрежная, привык на ходу и сидя раскачиваться. Брюнет, волосы черные, брови широкие, глаза маленькие, голубые. Выглядит старше своих лет…»

1

В тот промозглый декабрьский вечер настроение у Виктора Ярцева было плохим. Вызрело оно не сразу. После смены, смывая особым жидким мылом въедливые следы сажи и грязи, Виктор услышал знакомую тоскливую нотку в душевном состоянии. Как будто тоненькая иголочка чуть-чуть коснулась его сердца. В кабине стоял неповторимый запах горелой резины, доносившийся снизу, сквозь щели бетонного пола, из цеха вулканизации; у ног ласково пузырилось подобие морской пены. Как-то вдруг Виктор вновь осознал, что ему скучно и с завода пора уходить.

Он уже не раз подумывал сменить работу. Намекал родителям. И каждый раз встречал жесткое сопротивление. Мысль о новой попытке нагнала на Виктора уныние. Родители, конечно, начнут морализовать. Главное, не объяснить толком. В чем причина? Причины нет. Надоело, чего-то другого хочется. Другой работы, иной жизни.

В проходной взгляд юноши задержался на зеленых петлицах вахтера со сморщенным старушечьим лицом. Петлицы были как петлицы, но Виктору они показались вызывающе уродливыми. «Зеленое на черном, просто отвратительно!» — решил он. И даже замедлил шаг, всматриваясь. Сзади немедленно подтолкнули:

— Заснул?

Выйдя, обернулся и долго смотрел на длинное здание завода. Шеренги окон светились ровным желтоватым светом. И тогда он определил про себя твердо, окончательно: уйду.

От четкости решения стало как-то зябко и неуютно. Все последующие мысли Виктора строились уже на этом болезненном фоне. Ничего вроде особенного он не думал, а мрачнел с каждой минутой.

Ссадинка на душе. Будто содрана в каком-то месте кожица и кровоточит. Кожа с души? Ерунда-то какая. Книжно думаешь, парень, литературно.

Виктор недовольно повертел перед собой крепкими пальцами с желтыми от табака ногтями. Задумался, покачал головой.

А пожалуй, иначе не скажешь. Именно саднит и даже чуть жжет душу. Глупо. Из-за чего? Казалось бы, и мыслишка невзрачная, а на тебе, какая перемена душевного климата.

На проспекте шалил порывистый западный ветер. Жалобно тенькали промороженные деревья, сгибались вопросительными знаками люди, лихо неслись узкие желтые облака и высоко стыло черное небо с дрожащими звездами.

Неуютная, неустроенная обстановка усиливала внутренний разлад Виктора. Он давно сделал для себя тонкое, как ему казалось, наблюдение: мир вокруг зависел от настроения: хорошо на душе — отличная погода, скверно — природа хмурилась и злилась.

Мчались машины, разбрасывая мокрый снег. В --">