Сергей Александрович Абрамов - Требуется чудо (сборник)

психом больше, психом меньше…

— Чего ты завелся? Пять минут всего… На самолет опаздываешь?

— Ты что натворил, козел?

— Что я натворил? — удивился Ильин, теперь уже натягивая красный казенный комбинезон с вязевой надписью «Россия» на груди. Страховое общество блюло символику.

Тит сдавил в кулаке банку из-под пива, швырнул ее в корзину для мусора. Попал. В корзине, машинально отметил Ильин, из мусора были только смятые банки, штук, может быть, десять. Тит пил много.

— Сядь, — уже спокойно сказал Тит. Ильин сел на вертящийся стул у пульта.

— Сел.

— Тебя гебисты ищут.

— Ищут? Что я, гриб, что ли? Адрес известен… А потом, ну и пусть ищут, впервой разве?

— ТАК, — выделил голосом, одни прописные буквы, — впервой.

— Как так?

— Волками… — Не слезая со стула, дотянулся до холодильника на стенке, открыл, достал очередную банку с пивом. — Будешь?

— Потом, — отмахнулся Ильин. — Что значит волками?

— Не знаю, не могу объяснить. Чувствую: что-то они унюхали, что-то знают, что я не знаю, и не знаю, знаешь ли ты, Маугли… Что, Маугли, что?..

Ильин видел: Титу страшно. Тит любил Ильина, невесть отчего любил и боялся за него — до оторопи. Считал, пропадет Маугли в большой деревне. А может, думал иной раз Ильин, Тит — собственник, жадюга, кулак, однажды нашел в болоте бесхозного человечка, ему бы мимо пройти — ан нет, пожадничал, подобрал, отмыл, отдраил — хрен теперь кто отнимет. Лишнее внимание гебистов волновало Тита: вдруг да заберут ВЕЩЬ!..

Самому Ильину страшно не было. Все, что с ним могло в жизни случиться, уже случилось. Ильин жил по инерции, жил ВЕЩЬЮ Тита, не своей жизнью жил, а своя осталась невесть где. Да и была ли она?.. Иногда Ильину снилась мама, но снилась давней, молодой и здоровой, где-то на даче в Ашукино, мама с черно-белой фотографии, смеющаяся в объектив фотокамеры «Смена», подаренной Ильину аж в седьмом классе. Старая мама, послеинфарктная, трудноподвижная, больная, постоянно ворчащая, не терпящая, когда Ильин улетал на полеты надолго, настоящая мама, а не с мертвой фотки, не снилась никогда.

Ильину вообще, не снились цветные сны, а чего, спрашивается, бояться человеку, которому не снятся цветные сны?..

— Что они могли унюхать? — усмехнулся Ильин. — Я ж вот он, бери живьем… Кстати, искали бы — пришли бы домой. Чего это они кругами ходят? Тебе звонили?

— Вот и я о том, — Тит припал к банке и, мощно катая кадык, высосал ее опять залпом. Смял, кинул, попал. — А они, угадал, мне звонят: как вы находите вашего подопечного? Не замечали ли чего-нибудь странного в его поведении? — мерзким тонким голосом, будто с ним кастрат по телефону разговаривал, так он, значит, гебистов представлял. И уже своим басом: — А чего я нахожу? Я ж ни фига не нахожу. Я им про тебя каждую пятницу докладываю, ты же знаешь, и ничего странного, ты же знаешь. Фиг ли они проснулись, гады?.. Я их спросил: чего вы ко мне? Звоните самому, он же живой все-таки, не помер пока. А они смеются: позвоним, конечно, позвоним и придем, куда ж он денется, дурачок наш прикинутый… Слушай, Иван, вспомни-ка, может, ты в морду кому-либо сунул, а? Может, трахнул кого не того. Может, с бабой был и чего-то не то ляпнул? Ты же псих… Хвоста за тобой нет, не заметил?

— Нет, — засмеялся Ильин. — Детективов начитался, Тит, совсем с ума слез, а меня психом называешь. Откуда хвост, ты что? И с бабой я сто лет не был, и не дрался ни с кем, я ж вообще не дерусь, сил нет, какой из меня боец!.. И перестань ты трястись, иди домой, выспись как следует, а я отдежурю и к тебе прирулю, в баню пойдем, в Сандуны, хочешь в баню, Тит? А если гебисты придут, так я вот он, чего с меня взять, пусть спрашивают, о чем надо, я все равно ничего не знаю. Ты не дрейфь, Тит, иди, говорю, домой, иди, вон глаз у тебя красный, как светофор, лопнешь ты от пива, Тит… — уговаривал, как маленького.

И уговорил. Тит встал, расстегнул «молнию» комбинезона — уходить в них домой не полагалось, их оставлять в специальном именном шкафчике полагалось, чтоб носились дольше. Тит вроде успокоился, уболтал его Ильин. Вот и сказал умиротворенно:

— Там, в холодильнике, — пиво и креветки, хорошие креветки, большие, уже чищенные. Ты поешь… — И вдруг вскинулся: — А коли арестуют?..

— За что?

— Они знают — за что.

— Они знают, а я нет. Не бери в голову, Тит, арестуют — принесешь передачку. Встанешь в пикет на Лубянке. С плакатом: «Свободу Ивану Ильину, узнику совести!» Найдешь --">