Юрий Владимирович Харитонов - Жизнь наизнанку

всех сил работали руками, стараясь добраться до спасительного берега. Но это было непросто. Намокшая одежда тянула вниз, а холодная даже по меркам лета вода — сковывала мышцы и отбирала последние силы, наряду с мощью широких волн, лишая людей последнего шанса.

Данила, прикусив губу, смотрел сквозь увеличительные стекла половинки бинокля и мысленно помогал борющимся за жизнь людям.

— Давай! Давай! Греби шустрей!

Но сколь сильно ни хотелось ему помочь, не в силах паренька было тягаться с обновленной природой.

Исполинская рыба еще пару раз с шумом и грохотом выныривала из колышущихся волн Тихого, но за «обманками»: один за другим исчезли в нутре твари пайки бедняг. И это дало время и малый шанс на спасение пловцам, борющимся с волнами. Больше трех четвертей дистанции они преодолели.

Морской черт, скользящий под водой темным пятном, пометался в поисках «добавки» и одним быстрым движением развернулся к берегу, учуяв беглецов и набирая скорость: огромный плавник приподнялся над водой, разрезая волны. Пловцам до берега оставалось около ста метров. Чуть-чуть поднажать — и спасение. Данила запрыгал на месте в бешеном азарте. Хоть бы успели… хоть бы кто-нибудь успел!

Но чуть отставший пловец вдруг словно споткнулся. На мгновение исчез под волной, а вынырнув — забарахтался, не понимая где находится и куда плыть. То ли захлебнулся, то ли устал так сильно, что утратил веру в спасение. И барахтался до тех пор, пока его не развернуло в сторону твари. Чеков представил весь ужас человека, когда тот видит приближение неизбежной смерти и невозможность что-либо изменить. Черт нырнул в последний раз перед атакой, и вновь человеческая жизнь сгинула в черном зеве рыбины-мутанта. Чудовище громыхнуло телом по воде на всю округу и, наконец, растворилось в глубине — темное пятно под поверхностью воды исчезло.

Неужели это случилось? Данила не мог поверить глазам, шаря окуляром по океанской глади. Нет. Чудовища не видно. Последний из приговоренных Петропавловском человек уже в пятидесяти метрах от берега. Чуть-чуть — и неизвестный повторит судьбу Нахима. Останется жив и докажет живущим, протухшим в своей безнадежности людям — выбраться с острова возможно, как и попасть. Надо только применить смекалку и настойчивость.

Вот уже беглец поднялся, встал на ноги и, скользя на невидимой под водой гальке, пошел к берегу. Пятнадцать шагов, десять… сердце Данилы готово выскочить из груди, настолько сильно он переживал этот момент за борющегося со смертью человека. Тяжелая одежда тянула вниз, уставшие конечности не поднимались, а с берега сорвался всеобщий удивленный вздох. Люди заметили нечто за спиной мужчины, застыли, затаили дыхание. Но широкий серо-зеленый панцирь, поднимающийся из воды позади, медленно, словно во сне, надвигался на человека. Всего один взмах длинной, толщиною в руку, конечности — и краб, пятясь, утащил жертву в пучину океана…

Нет. Не поверит теперь никто. И не захочет понять. Так и будут коптиться в нефтяном дыму до скончания жизни, пока весь остров не уйдет на дно этого чертового океана. Плечи парня опустились. Придётся тайком, по старинке, как и несколько других, попытавшихся выбраться до него. Неугомонных и не желающих всю жизнь провести на маленьком клочке суши, лишь ловить крабов на берегу и бояться сунуть ногу в холодную воду.

— Ты тоже это видел? — раздалось из кустов. Данила вздрогнул и обернулся, инстинктивно стараясь прикрыть собой устройство, разложенное на земле. Из спутанных зарослей торчало довольное лицо Фудзи. Его хитрые глаза стали еще уже.

— Идиот! Напугал! — недовольно буркнул подросток.

— Так во-о-от ты чем здесь занимаешься! — заметил друг, японец по национальности. Черноволосый, низенький, еще и слишком шустрый плюс ко всему. Родился он на Шишке через пять лет после Катастрофы, как и Данила Чеков. Имя мальчику дали в честь «Великой Японской горы», а фамилия Ямомото в переводе тоже означала гору. Так что упрямства ему было не занимать.

— А ты… а ты зачем шпионишь?! — недовольно буркнул тот.

— Ну, а что? Хоть посмотрю, чем ты тут занимаешься! — загорелся Фудзи, с треском выпадая из кустов: ольха была густая и цеплялась за одежду, отчего подросток распластался на склоне. — Ты же мой друг, и мне интересно! — добавил он, поднимаясь и отряхиваясь. Кусочки листьев и травы прилипли к черному бушлату.

— Слушай… — замялся Чеков, мыском ботинка подцепляя --">