Максим Андреевич Далин - Запах разума

остригли, и спрятать уши было негде. — Только плаваньем немного… в школе…

Бульдог шмыгнул курносым носом. Он весь был — сплошное воплощение досады.

— Спецура, хм… — задумчиво проговорил загорелый. — Наши боевые качества интересовали этого серого штатского джентльмена с военной выправкой очень и очень условно, если интересовали вообще… Его занимали наши организмы, господа. Здоровье. Лёгкие, видимо. Предположу, что вы тоже не курите, господа?

— Удод тебе господин, — огрызнулся бульдог.

— Я не курю, — сказал я. Загорелый владел логикой: про курение у меня спросили в первую очередь. Наверное, и у него тоже.

— Так вот, — продолжал загорелый, будто по телевизору выступал. — Здоровые молодые люди, некурящие, мало пьющие, более или менее владеющие собственным телом. Которые принесли присягу. Хочется надеяться, господа, что на нас не будут испытывать какое-нибудь новое оружие.

— Охренел совсем?! — вытаращился бульдог.

— Времена такие, — ответил загорелый с коротким смешком. — Последние лет триста-пятьсот — такие уж времена. А последние лет сто — в особенности. Были прецеденты.

— А почему ты согласился? — спросил я. — Они же спрашивали согласие…

Загорелый улыбнулся то ли мечтательно, то ли зло.

— Я любопытный, — сказал он. — И любопытство иногда заставляет меня делать глупости. Вот он, — загорелый указал на бульдога, — надо думать, согласился, потому что хотел повоевать. Героем стать хотел, наверное. Или просто ощутить, каково это — убить живого человека. Или — полы ему драить надоело. А я подумал, что «горячие точки» тут, скорее всего, ни при чём — и пропал. Чуть не подох от любопытства — особенно заполняя все эти формы по особой секретности.

— Ну и козёл, — буркнул бульдог и стал делать вид, что не слушает. Но слушал — я чувствовал.

Бульдогу загорелый не нравился. А мне нравился. Мне почему-то казалось, что вздумай он драться с бульдогом — неизвестно, кто кому накостыляет по шее, несмотря на бульдогово кандидатство в мастера по боксу.

— Я — Денис, — сказал я. И руку протянул. — Денис Багров, из Луги.

Загорелый мне руку пожал. У него была сильная и тёплая ладонь, а у меня руки вспотели от волнения, но я больше не смущался.

— А я — Артём Разумовский из Питера, — сказал загорелый. — Что совсем рядом с Лугой, можно сказать.

— А так тебя зовут — Тёма? — спросил я.

Он задумался на секунду.

— Нет. Чаще — Артик. С давних времён.

— Чё за фигня? — спросил бульдог надменно. — Какой ещё Артик?

— Ну да, лучше бы Интель или Перш. Мне нужен для дыхания другой газ, — непонятно сказал Артик. Бульдогу, как и мне, это ничего не объяснило, он только посмотрел хмуро и неодобрительно. А Артик ему улыбнулся. — Может, тоже назовёшься, боец?

Некоторое время бульдог думал, достойны мы с Артиком того, чтобы он назвал нам своё имя, или нет. Потом решил, что всё равно мы его узнаем рано или поздно, и сказал мрачно и отрывисто:

— Серёга. Калюжный, — а откуда, не сказал. А руки наши стиснул так, будто хотел кости переломать. У него была громадная квадратная лапища в мозолях. Я подумал, что он откуда-нибудь из деревни, наверное, а когда Артик сказал, что он из Питера, Серёге про деревню стало не выговорить. Он, может, вообразил, что Артик закинется ещё больше.

По-моему, Серёга ошибался. Но разубеждать его я не стал.

После того, как мы друг другу представились, говорить получалось чуть полегче. Но всё равно напряжённо. Серёга и Артик аккуратно разговаривали — держали нейтралитет. Чувствовалось, что стоит кому-нибудь сказать что-то попросту, не обдумывая тщательно — и впору будет только драться.

Я видел, что Серёга в армию пошёл очень идейно, а Артик — потому что так пришлось. Видел, что Серёге страшно хочется думать о «горячих точках», о войне и о подвигах, что Серёга думает, как он крут и как будет Родину защищать. А Артик, по-моему, на всё это глядел скептически: и на армию, и на войну, и при слове «подвиг» у него делалась скептическая мина. Ещё я видел, что Серёгу этот Артиков настрой бесит страшно, а Артика Серёгин энтузиазм смешит.

Я тут был не с Артиком и не с Серёгой — где-то между. Я на подвиги не рвался, воевать мне совсем не хотелось — то есть, западло было бы косить, но рваться в бой, как Серёга, я не стал бы ни за что. Мой отец считал, что армия делает человека мужиком — и я не мог с ним спорить, и обмануть его ожидания тоже не мог. Вот и --">