Сергей Анатольевич Кусков - Под перекрёстным огнём (том 1)

что. Главное не понимание, главное то, что девушка его мечты всерьез считает этих неудачников талантами. Особенно ЭТОГО неудачника.

Им снова овладело зло. Да, сдержался, в который раз, но свои пять центаво в его состояние приступ добавил.

— Им надо перенастраивать весь звук под своего вокалиста, и одновременно делать так, чтобы тот смуглянчик смог вступить и вытянуть высокие, — продолжила Фрейя, посчитав его молчание за приглашение продолжить тему. — Проблем много, но говорю же, они их постепенно решают. Так что ты не прав, не совсем они бездарности.

— И ты сидишь и смотришь, как они их решают, — фыркнул он, не считая нужным скрывать настроение.

— Ты же знаешь, я люблю смотреть, как люди ищут интересные решения. Особенно в музыке, — нахмурилась она. И посмотрела с укором: «Себастьян, ну сколько можно?!»

Он не знал, сколько можно. Его бесила эта ситуация. Его бесил этот юный камаррадо, чуть не разнесших его дом, используя, кстати, для этого и Фрейю, и его родную сестру-предательницу. Его бесило, что Фрейя не спит с этим прохвостом, но при этом тот ведет себя так, будто Фрейя его девушка, а он, Себастьян, её пытается увести, а не наоборот. Но больше всего его бесило то, что они не спят потому, что так хочет сам лягушонок, и только поэтому. Что только благодаря доброй воле его соперника его девушка и почти невеста ему верна. И это, пожалуй, главный, самый толстый гвоздь в крышку гроба его состояния.

— Фрей, если он тебе нравится, почему ты не выберешь его? — Себастьян словно выплюнул эти слова, продолжая давнюю и до сих пор незакрытую тему их бесконечного бессмысленного разговора. Конца и края которому не видно.

— Себастьян, если я решу тебя бросить, ты узнаешь об этом первым. Обещаю, — зло парировала Фрейя, впрочем, в который раз, и демонстративно отвернулась.

И, словно чувствуя, что между ними в этот момент происходит, сучонок на сцене решил подлить масла в огонь. Закончив совещание со своими, выставил вперед, почти на край сцены, стул, демонстративно сел и перебрал струны гитары.

— Следующая песня посвящается одной из прекрасных сеньорит, сидящих в этом зале, — произнес он. И бросил взгляд… Нет, не на Фрейю. На него. Взгляд, полный презрения и превосходства.

Кулаки Себастьяна сжались добела, руки затряслись, и то, что он сдержался в тот момент, можно назвать чудом. Лягушонок же начал играть, мягко перебирая струны, и по залу разлилась мелодия. Что это была за мелодия! Может Себастьян плохо знал ноты и теорию музыки, но оценить эту мелодию способен был. И лучшей вещи для шпильки, дескать, «эй, ты, она всё равно будет моей», придумать трудно.

Это было нечто медленное, лирическое и спокойное, но только на первый взгляд. Ибо одновременно мелодия собирала и настораживала, действовала мобилизующе. В голове у Себастьяна промелькнула ассоциация: «затишье перед бурей» — это когда съёживаешься пружиной перед финальным рывком. Он взглянул на Фрейю — та «поплыла». Она, как меломан, могла оценить мелодию куда глубже, и он понял, лягушонок знал, что делал, когда выбирал, чем именно нанести удар.

Проигрыш закончился, в дело вступили остальные члены коллектива, вторая гитара, бас и ударные, а его соперник запел. И мелодия вкупе с грубым напористым голосом только подтвердили его мысли о «мобилизации»: песня продолжилась резко, жестко, и одновременно не потеряла ни грамма лиричности и мелодичности, придавливая при этом к земле своей тяжестью:

So close no matter how far

Couldn’t be much more from the heart

Forever trusting who we are

And nothing else matters

Never opened myself this way

Life is ours, we live it our way

All these words I don’t just say

And nothing else matters^[1]

Лягушонок продолжал петь, и из его голоса текла, словно живая, энергия. Себастьян чувствовал её; будто протяни руку и её можно потрогать — настолько выразительно получалось у этого сукиного сына. И главное, абсолютно ничего слезливого или сопливого, от чего так балдеют девчонки. Жестко, сурово и…

…И то, что так любит Фрейя. Из динамиков лилась Сила. Сила и мелодичность, адский контраст.

Себастьян чувствовал, как выстрелившая «буря» давила на него, прижимала голову к земле. И одновременно увлекала ввысь вслед за энергией голоса его главного врага и соперника. Которого он ненавидел больше всего на свете, но который, надо признать, гораздо более серьезный противник, чем он представлял в самом страшном сне.

И парни вокруг этого сукиного сына… --">