Святослав Владимирович Логинов - Аша

— кровь в висах.

Помалу, помалу от танцульки в сторону, туда, где соловей вьёт своё соло, воспевая радости кустотерапии.

Притянул красавушку к себе, окунулся в волосы, где у виска колотилась жилка.

— Милая…

Та засмеялась потаённо, прижалась лицом к Кирееву плечу, пряча губы.

И хорошо, и славно… не всё же сразу.

Руку под блузку, будто случайно, но по-хозяйски. Грудяшка ткнулась любопытным носиком в ладонь. Сжал слегка: «Здравствуй…»

Шагнул с поворотом, словно танцуя, а на деле прикидывая, куда уложить Милашу, чтобы обоим комфортно, и зря не марать тонкую бязь. Для таких случаев, даже если вечер духмяно-тёпл, на гулянку полагается надевать пиджак, желательно — двубортный. Мало ли что немодно и жарко, зато так удобно на нём любящей паре. Парню, в общем-то, всё равно, но ведь надо и о девушке подумать. А у Кирея или, там, Антона, пиджака не случилось. Вот и выбирай теперь место помягче.

Местечко попалось на удивление. Обычно бывает или мягко, или сухо, а тут — обе благодати разом, да ещё и чисто, как в супружеской постели прежде первой ночи. Шелковистая куделя мягко пружинит, загибаясь чашей, стенки упруго вздрагивают, грозя сойтись над головой, отрезать внешний мир. Тут, чем ни занят, а озадачишься…

— Что это?

— Это наше гнёздышко. Мы тут одни.

— Какое гнёздышко? Зачем? Откуда оно?

Экая прорва вопросов, на все по порядку отвечать — языка не хватит.

— Гнёздышко наше. Для любви и семейной жизни. Я его сплела, ожидая, пока ты придёшь.

…для семейной жизни… — надо же так сказануть! У Кирея сразу настроение любовное перегорело, ощутил себя Антоном.

— А назад-то как?

— Я потом выход прогрызу. Для себя и детишек. А тебе — зачем? Тебе отсюда выходить не надо, тебе надо детишек кормить. И меня немножечко.

Лицо Милаши призывно белеет во мраке, бязевая блузка скомканная валяется в стороне. Но Антону уже не интересно, кокон, в который их упаковывают, кажется важнее.

— Какие детишки? Я не хочу никаких детишков!

— Ну, как же — не хочу? А за сиськи кто хватал?

Что тут ответишь? С тобой, мол, поразвлекаться хотел, кустотерапией подзаняться, а настоящее — там и с другой?.. Поздновато, однако, паутинные стенки почти сомкнулись, лишь музыка бесполых парней доносится чуть слышно: «Дзин-таян!

Арахчука гаструбал! Понимай, кому есть чем». А если человек, что безмозглая литавра — ни бум-бум? Вернее, «бум-бум», но слишком поздно? Потерявши голову, по мозгам не плачут.

— Выпусти меня отсюда! Я не хочу!

Милашина тёплая ладошка гладит по груди.

— Успокойся, родимый. Я же о тебе забочусь. Мне самой так мало нужно… Я и семя из тебя добыть могу без проблем, и всё остальное, потом, чтобы детишков кормить. Но ведь надо и о тебе подумать, чтобы тебе было хорошо. Иди ко мне, тогда ты и не заметишь ничего. С любовью и умирать сладко.

От таких успокоений Антон задёргался, стараясь освободиться и бежать. Куда там… хорошая паутина прочней стали.

— Пусти! Я не хочу! У меня дела… дома свёкла на огне выкипает!

— Милый, да разве можно сравнивать свёклу и любовь?

— Можно!.. Нужно! Пусти!.. Свёкла сгорит!

Порой выплёскиваются из души такие слова, перед которыми ничто не устоит, будь то сталь, паутина или любовь.

Стайерскую дистанцию до безопасного окна Антон промахал спринтерски. Внутренне содрогнувшись, задёрнул занавесочную бязь, кинулся к плите. Свёкла пузырилась в последних каплях недовыкипевшего отвара. Антон закрутил газ, обжигаясь, сожрал пересоленный корнеплод. После третьей свёклины слегка отпустило, стало можно жить. Антон добрался до постели и задрых мёртвым сном.

Утро выдалось отвратительным. Если прежде занавесочки бесили безотчётно, то теперь за их бязевой сущностью мерещились ждущие Милашины сиси.

Книжка скучала на столе. Никакой полураздетой прелестницы на обложке не было, и это успокаивало. Не то, чтобы очень сильно, но лучше ничего, чем что-то. Впрочем, две надписи на синем фоне оставались. Покрупней: «Аша» — и помельче: «Кирей Антонов».

Антона передёрнуло. Нет уж, хватит, покирял он славно, по гроб жизни не забыть. Хотя, кирял он позавчера и огрёб дрекольем по бокам. Книжку, кстати, в первый день и вовсе не читал. Раскрыл, невидящим глазом скользнул по длинным строкам, плюнул и отправился на поиски приключений. И так сыскал — парни с дубинками, небось, до сих пор его караулят, если их не перехватила жаждущая любви Милаша.

Итак, позавчера Кирей --">