Патрик Несс - Поступь хаоса

полю (на всякий случай оглядываюсь по сторонам: нет ли кого поблизости?), потому что Киллиан сдохнет от злости, если Манчи провалится в какую-нибудь клятую дыру, и я буду во всем виноват, хоть я вообще-то не просил дарить мне никаких клятых собак.

– Манчи! А ну ко мне!!!

– Белка!

Я продираюсь через высокую траву, в ноги впиваются грублеты. Один лопается, когда я пытаюсь его сбросить, и на кроссовках остается яркое зеленое пятно, которое ничем не отмоешь – знаю по опыту.

– Манчи! – в бешенстве ору я.

– Белка! Белка! Белка!

Пес прыгает вокруг дерева и лает как оголтелый, а белка скачет туда-сюда по стволу и дразнится. Ну-ка, собачка, ну-ка, ну-ка, звучит в ее Шуме, поймай меня, поймай! Ну-ка, ну-ка, ну-ка!

– Белка, Тодд! Белка!

Черт подери, какие же они тупые, эти звери.

Я хватаю Манчи за шкирку и больно шлепаю по заду.

– Ой, Тодд? Ой?

Бью еще.

– Ой, Тодд?

– Хорош!!! – Мой Шум такой громкий от ярости, что я едва слышу собственные мысли и очень скоро пожалею об этом, сейчас поймете почему.

Ну-ка, мальчик, ну-ка, мальчик, обращается белка ко мне. Поймай меня, ну-ка, мальчик.

– Катись к чертям! – кричу я ей, только использую совсем другое слово – то, вместо которого полагается говорить «фиг».

И почему я не огляделся по сторонам? Дурачина!

Из высокой травы на меня выпрыгивает Аарон, он отвешивает мне оплеуху, царапая губу перстнем, а потом замахивается кулаком и бьет прямо в скулу. До носа не достает. Я падаю, уворачиваясь от удара, и выпускаю из рук Манчи. Он летит обратно к белке, предатель, и лает как оголтелый, а я падаю на траву и весь измазываюсь в соке грублетов.

И сижу там, на земле, тяжело дыша.

Аарон нависает надо мной, в его Шуме цитаты из Писания и из последней проповеди, и Следи за языком, Тодд, и найти жертву, и святой мученик избрал свой путь, и Господь слышит, и целый вихрь картинок, которые есть в Шуме каждого, а между ними мелькает…

Что? Что это за бред?..

Но Аарон уже блокирует мысль громким отрывком из проповеди, а я смотрю ему в глаза и ничего не хочу знать. Ничего. Я чувствую вкус крови – перстень рассек мне губу – и не хочу ничего знать. Он никогда сюда не приходил, мужчины вообще не ходят на болото, на то есть свои причины, здесь никого не должно было быть, кроме нас с Манчи, но Аарон стоит передо мной, и я не хочу, не хочу, не хочу ничего знать.

Он улыбается мне сквозь бороду, улыбается мне, сидящему в траве.

И кулак у него улыбчивый.

– Следи за языком, Тодд, – говорит он. – Мы все связаны языком, как узники цепью. Неужели церковь ничему тебя не научила, сын мой? – И повторяет свою излюбленную фразу: – Если падет один, падут все.

«Хорошо, Аарон», – думаю я.

– Следи за языком, Тодд.

– Хорошо, Аарон.

– Что это еще за «черти»? Ты что себе позволяешь? Я все слышу, Тодд. Шум тебя выдает. Он всех выдает.

«Не всех», – думаю я, а вслух говорю:

– Прости, Аарон.

Он наклоняется ко мне, близко-близко, так что я чую его дыхание, тяжесть его дыхания, которое цепкими пальцами хватает меня за горло.

– Господь слышит, – шепчет Аарон. – Господь слышит.

Он вновь замахивается, я шарахаюсь в сторону, а он хохочет и уходит, вот так запросто уходит в город по тропе и уносит с собой Шум.

Я весь дрожу, кровь стучит в голове от удара, и от неожиданности, и от злости, и от ненависти ко всем этим людям и к этому городу. Я так дрожу, что даже не сразу могу встать и пойти искать собаку. Что он вообще тут делал, черт возьми? Я пытаюсь думать, но в голове до сих пор стучит от ненависти (и от страха, да, от страха, заткнись!), и я даже не смотрю по сторонам, Аарон ведь еще может слышать мой Шум. Но я не смотрю. Не смотрю.

А потом все-таки оглядываюсь, встаю и нахожу свою собаку.

– Аарон, Тодд? Аарон?

– Никогда не произноси это имя, Манчи.

– Кровь, Тодд? Тодд? Тодд? Тодд? Кровь?

– Знаю. Заткнись.

– Ну-ка, – без всякой задней мысли повторяет он за белкой, и голова у него пуста, как ясное небо.

Я шлепаю его по заду:

– Это тоже не смей говорить!

– Ой, Тодд?

Мы идем дальше, держась подальше от реки слева от нас. Начинается она далеко к северу от фермы, потом проходит несколько узких ущелий в восточной части города, а здесь постепенно сходит на нет и превращается в болото. К заболоченным берегам реки лучше не соваться, потому что здесь живут кроки – огромные кроки, которым ничего не --">