Николай Леонардович Гуданец - Кривоград, или часы, по которым кремлёвские сверяют [журнальный вариант]

о нашей большой, очень большой стране, где так трудно пробивает себе дорогу революционная перестройка.

— Теперь Утятьев меня ругает, — добавил Костя. — Но мне-то по фигу, а вот ему директор теперь большущую клизму вставит. Ведь котел-то не растопить. Как работать будем в такой холодрыге…

— Да, нехорошо как-то получилось.

Петухов с грохотом захлопнул крышку люка, и мы вернулись в отдел.

— Снабженец звонил, — сообщил нам Утятьев. — Говорит, завтра нам электрокамин привезет.

— Что с него толку, — откликнулся Петухов.

— Ну, хоть руки погреть.

Я подошел к столу Утятьева, и тот беспокойно заерзал.

— Вишь, Левочка, нехорошо-то как получилось… — пробормотал он, отводя в сторону глаза. — Прям не знаю, как теперь с тобой быть… Уж я директора упрашивал, ей-Богу, чуть не в ногах валялся. А он говорит, без прописки не возьмёт на работу, мол, не возьмёт, и шабаш. Так что ты уж не обессудь…

У меня подкосились ноги, и я сел на первый попавшийся стул. От потрясения я не мог вымолвить ни слова.

Тягостное молчание воцарилось в комнате. Костя стоял у окна и задумчиво постукивал ногтями по стеклу. Утятьев, не глядя на меня, суетливо тасовал и перекладывал из стороны в сторону бумаги на своем столе. Вдруг он спохватился:

— Чёрт подери, двенадцать скоро!

Сняв трубку и набирая номер, Утятьев скомандовал:

— Костя, давай, как будет двенадцать, колоти по трубе.

— Здрасьте, а как я узнаю?

— У тебя что, своих часов нету? На, держи мои, — он отстегнул браслет и, протягивая часы Косте, сказал в трубку: — Алё, центральный? Примите сигнал эталона.

Петухов взял со стола канцелярский дырокол и подошел к отопительному стояку в углу.

— Пять, четыре, три, два, один… — вполголоса отсчитал он, глядя на циферблат, и с размаху стукнул дыроколом по трубе.

Гулкий, утробный звук разнесся по всему нетопленому дому.

Утятьев кашлянул и раздельно, дикторским тоном сказал:

— Ровно двенадцать.

Январь—июнь 1989

--">