Владимир Анатольевич Моисеев - Наивный наблюдатель

дела.

               О работе пришлось забыть. Стало ясно, что весь вечер, без остатка, будет посвящен поэзии, Зимину нравилось, что в его жизни есть что-то кроме психофизики. Странная тяга к рифмованным словам. Это даже звучало красиво.

               И вот Зимин вытащил из портфеля папку со стихами, отыскал нужный листок. Его лицо моментально потеряло присущую ему обычно мягкость и расслабленность, стало похоже на мраморное изваяние античного поэта.

~~~

Порой бывает иногда —

Как забурлит, как запоет!

Словами тут не передать,

Такое за душу берет…

Потом отхлынет — и опять.

Наплывом, словно бы вода.

Такое стоит испытать.

Такое помнится всегда.

~~~

Жуки, шмели и тараканы

И ты, гремучая змея —

Вы все, вы все мои друзья.

Я ранним утром в лес пойду,

Там я друзей своих найду.

Вот выстроились вдоль тропы

Лесные серые клопы.

А вот трудяги муравьи.

Они — товарищи мои,

Ползут, нелегкий груз таща…

А вот заметил я клеща.

Чуть дальше — желтые сверчки

И нехорошие жучки.

И в этот ранний летний час

Я рад, что снова вижу вас.

Летит комар, ползет червяк —

Нет, это все не просто так!

Жужжит пчела, плывет тритон,

Пернатых слышу перезвон.

И ясно ощущаю я:

Мы все, мы все одна семья.

~~~

Колосится просо, зеленеет силос.

Милая деревня снова мне приснилась.

Песня зимородка льется с поднебесья

Над родной землею среднего полесья.

Будоражит душу запах чернозема.

Разлилась по телу сладкая истома.

По небу несется птичья вереница,

Середина лета. Скоро косовица.

Колосится просо, зацветает греча,

И поет гармошка где-то недалече.

Скирды из соломы, молоко парное.

Хочется зарыться в сено с головою.

Смутные желанья, молодые годы.

Снова я с тобою, мать моя природа.

               Горский испытал ни с чем несравнимое удовольствие. Простые слова стихов глубоко проникали в его душу, заставляли сильнее биться сердце, не давали забыть, что он человек.

               Сколько Зимин читал, неизвестно, они не догадались воспользоваться часами, чтобы замерить израсходованное на чтение время. Не цифрами, а колдовским наваждением следовало оценивать воздействие замечательных стихов на души измученных работой психофизиков. Как было бы здорово, если бы вечер продолжался вечно. Даже думать о том, что стихи однажды закончатся, было невыносимо. Зимин подумал, что ему пора начать сочинять самому.

               — Хочешь еще? — спросил Зимин, ему показалось, что Горский выдохся, слушать стихи — тяжелый труд.

               — Да.

               — Давай прервемся на десять минут. Я сейчас кофе заварю.

               Зимин вышел на кухню. Ему тоже надо было немного передохнуть. От стихов устаешь ничуть не меньше, чем от работы. Трудятся и мозг, и душа. Он достал банку с кофе, засыпал необходимое количество зерен в кофемолку, но включить ее не успел, в дверь настойчиво позвонили. Очень настойчиво.

               Зимин выругался и пошел открывать.

               — Кто там?

               — Откройте, инспекция!

               — Какого дьявола, в чем дело? — вырвалось у Зимина, но дверь он открыл.

               На пороге стоял невысокий крепкий человек, вроде бы, свой, из отдела снабжения, Зимин его раньше там видел, когда в последний раз получал расходные материалы. Человек был в гражданской одежде и армейском берете без кокарды, в руках он держал удостоверение Комитета охраны единой эстетики. Его сопровождали четверо самых настоящих полицейских в касках, бронежилетах и с автоматами.

               — Понятно, проходите.

               — Это хорошо, что вы открыли сами, сопротивление было бы воспринято бойцами крайне негативно, — сказал уполномоченный Семенов, в его удостоверении значилась именно эта фамилия.

               — А если бы я не открыл, как бы вы поступили? — вырвалось у Зимина, действительно, с чувством юмора ему нужно было что-то делать.

               — У нас есть право проникновения в помещение. Мы бы выломали вашу дверь, господин Зимин.

               — Даже так?

               — Надеюсь, вы не сомневаетесь в нашей --">