Андрей Алексеевич Кокоулин - Герои из-под пера

подпитии, то ли обещал себе завязать на следующий день, то ли напоминал о чем-то важном. Впрочем… Виктор повертел послание. Бумага была из свежей пачки, и вариант с собственноручной записью отпадал.

Он вздохнул.

Куда бежать? В милицию? Помогите, мне угрожают? Вот, смотрите, написали: "Завтра утром". Прошу приставить охрану к моей постели.

И мотоциклеты! Как у Булгакова!

Белая футболка, трико, шерстяные носки — есть, в чем встретить убийцу. Виктор умылся, затем сходил к колодцу, набрал воды. Поставил наполненный чайник на плитку. Долго решал, топить или не топить печь. В свете открывшегося обстоятельства. Бросил монетку. Вышло — топить. Хотя, конечно, перефразируя, перед смертью — не натопишься.

Сучковатые поленья искололи руки.

Виктор сгрузил их к печному боку, а когда выпрямился, едва не перекрестил незаметно выросшую в двери фигуру.

— Напугал, черт!

Елоха улыбнулся.

— Здравствуйте, Виктор Павлович.

Он был трезв. Трезв!

В брюках со стрелками, в чистой желтой рубашке с длинным рукавом, в потертой куртке. В одной руке у него находился полиэтиленовый пакет, другой он держал за длинное горлышко бутылку мутного портвейна.

— Вот.

Елохин приютил портвейн на столе и тут же отступил обратно к порогу.

— Что это? — спросил Виктор.

— Это вам. Я — все.

— Что — все?

Елоха снова улыбнулся, а в глазах мелькнула виноватость.

— Не пью.

Записка, Фрол, близость смерти отодвинулись вдруг на второй, третий, десятый план, Виктор почувствовал слабость в ногах и, нащупав стул, сел.

Траурный оркестр в груди, проворно сменив репертуар, грянул плясовую. Вот дурные музыканты!

— Димка, ты серьезно?

Елоха пожал плечами.

— Можете вылить, можете выпить. А я не хочу, у меня еще… мне работать, и дети…

Он судорожно выдохнул, сорокалетний мужик, жмущийся у двери, будто проштрафившийся ученик в кабинете директора.

— Ну-ка, сядь, — сказал ему Виктор.

Елоха послушно забрался за стол. Пакет с деревянным звуком стукнул о ножку, и, вспомнив о нем, Дима вытянул его к груди.

— Ты чего это на "вы" ко мне?

Елохин поднял на Виктора глаза.

— Не знаю. Само.

— Ты прочитал?

Дима, сглотнув, кивнул.

— Да. Три раза.

— И как?

Елохина затрясло.

— Виктор Палыч! Я не знал, что у меня прадед такой! Что он за деда, за отца, за меня в том числе… Перед глазами стоял, верите? Всю душу мне взглядом вынул! Меня тогда перекрутило всего, как через мясорубку. Федор с опохмелом пришел — не могу! — голос Елохи завибрировал высоким тоном. — Не могу! Не то! Не для того живу! Выгнал его…

Пальцами свободной от пакета руки он потер уголки глаз, упреждая слезы. Виктору захотелось его обнять, но он не двинулся с места.

— У Светки потом прощения просил, у Катьки с Петькой… — сказал Елоха глухо. — Такой сволочью себя чувствую, такой тварью… — он перевел дух. — Я пообещал им и себе, что все, все и навсегда. У нас теперь другое будущее.

— Я рад, Дима, — сказал Виктор.

Елоха шмыгнул носом.

— В общем, портвейн — это заначка была, на черный день. Но, видите, не пригодилась. Завтра поеду в город — устроюсь или автослесарем, или куда-нибудь шофером. Да хоть кем. Там и долги начну отдавать. Не устроюсь, значит, в другое место устроюсь.

— Я, Дим, могу и подождать.

— Ну, да, это было бы хорошо. Только, знаете, Виктор Палыч, не понимаю, откуда вы про него столько узнали?

— Про кого?

— Про прадеда моего.

— Ну, э-э… в старых архивах, — нашелся Виктор. — В Ногинском музее милиции. У историков знакомых.

— Я сразу так и подумал, — сказал Елоха. — Я же после того, как прочитал, целый день на чердаке вещи разбирал. Отцовские, дедовские. Думал, грешным делом, Виктор Палыч, что сочинили вы, сомневался, простите. Потом нашел.

Он раскрыл пакет и, сдвинув пишущую машинку, выложил на стол рассохшуюся деревянную шкатулку с мозаичным узором из плашек на крышке.

— Знаешь, Дим, — осторожно начал Виктор, — текст не обязательно должен совпадать…

— Вы откройте, — сказал Елоха.

В глазах его было столько странного, потаенного торжества, столько скрытых радости, гордости, предвкушения, что Виктор безотчетно потянул шкатулку к себе.

Стукнула крышка.

— Видите? — прошептал, подвинувшись ближе, Дима.

Внутри шкатулки, придавив собой выцветшие листы, заполненные неразборчивыми фиолетовыми каракулями, лежал револьвер. Черно-серый, с облезшим --">