Андрей Алексеевич Кокоулин - Украинские хроники

вдруг рассмеялся. В глазах его отразился свечной огонек.

— А вы, дядя, военный?

Круглов вздохнул.

— Можно сказать и так.

— А где ваше ружье или автомат?

— А мне не нужно. Я другого рода военный.

— Разведчик?

— Скорее, врач. Но особенный.

Мальчишка скривился.

— Стоматолог?

— Вовка! — прикрикнула на ребенка появившаяся из темноты Марина. — Отстань от человека! Извините…

— Андрей, — сказал Круглов.

— Андрей, пойдемте сюда, — сказала она. — Здесь теплее.

— А Вовка?

— Он наказан.

В закутке стоял маленький стол с табуретами, пламенела печная пасть. Печка была сделана из бочки. Ржавая труба, изгибаясь, уходила в дыру над окном. На узких полках стояла посуда — несколько алюминиевых мисок да пара блюдец.

Круглов, испытав приступ боли и жалости, на мгновение отступил в темноту, чтобы не было видно ни глаз его, ни желваков.

— Вы садитесь, — сказала Марина.

Он, чуть выждав, сел, подобрав под табурет ноги.

— Пейте.

Марина подвинула ему жестяную кружку, парок из которой слабо пах чем-то травянисто-кислым. Отсветы свечи делали ее некрасивое лицо испуганным. Чего-то ждущим.

Круглов вспомнил разговор с Луцким.

— Это что? — спросил он.

— Чай. Смородиновый.

— Серьезно?

Он посмотрел, как тискает свою кружку Марина, и бесстрашно отпил. Чай был совсем жиденький, вкуса смородинового не чувствовалось совсем. Хоть катай на языке, хоть обкатайся. Как же они здесь это пьют?

— Вы пейте, пейте, — торопливо сказала Марина, заметив, что он поднимает голову.

— Так гольный.

— Мам! — в закуток припрыгал Вовка, дернул мать за рукав кофты, зашептал что-то на ухо, кося на Круглова из-под челки.

— Погоди!

Марина заслонила Вовку, что-то сунула ему в руки, не понятно, что — Круглов не увидел. Наверное, конфету. Или, скорее, кусок хлеба. Наказанный тут же убежал. По стене, по косому обойному рисунку плеснули тени.

Круглов отхлебнул, затем поднялся.

— Вы куда? — обеспокоенно спросила Марина. — Посидите, что ж вы.

Она игриво развернула худые плечи, стараясь быть обольстительной и развратной. Ей совершенно это не шло. Но пальцы уже выковыряли верхнюю пуговицу из петли. Как висельник, она повисла на нитке.

— Я покурю на крыльце, — сказал Круглов.

— Я открою, — Марина подхватилась за ним следом.

Круглов вдруг только сейчас осознал, что у нее короткая юбка в складку и голые, в пятнах синяков ноги.

Дурочка совсем.

— Марина, вы бы… — начал он, застревая в дверях.

— Нет-нет, все нормально.

Марина подсветила ему путь через сени.

— Вы лучше идите в дом, — сказал Круглов, доставая пачку. — Холодно. Или тоже курите?

Но дверь уже хлопнула, и вопрос сделался не актуальным. Н-да, курила ли ты на ночь, Дездемона?

Сырая, промозглая темень заливала все вокруг. Казалось даже невозможным существование рядом других домов, улиц, людей.

Круглов пожал плечами, запалил сигарету и, для верности досчитав до пяти, прищепил ее к бельевой веревке. Затем, пригибаясь, пошел по стылой земле в обход дома. Один раз под ногу попалось полено, другой раз он больно ударился косточкой о камень, но в целом подобрался к окну в комнатку без приключений. Маленький светодиодный фонарик у него всегда был при себе. Поворот основания фонарика до щелчка — и пятно синеватого света скакнуло сквозь стекло. Оно прыгнуло с подоконника на кровать, а затем метко перекинулось на Вовку, который деловито вскрывал ножом Кругловский рюкзак.

— Воруем?

Голос из-за стекла прозвучал, наверное, глухо, но оттого не менее страшно. Застуканный на месте преступления мальчишка с криком выскочил за порог. Освобожденная банка тушенки покатилась по половицам.

Н-да, подумал Круглов, возвращаясь к крыльцу. Горловину, значит, растянуть не смог, попросил у мамки, чем вспороть ткань. Теперь по его милости зашивать.

Марина, наверное, хотела закрыться от него на крючок, но не успела — они столкнулись уже внутри, в сенях, среди пустоты и тряпок. За отступающей, испуганно глядящей на него женщиной Круглов вошел в жилую половину.

— Зачем же? — спросил он.

— А есть нечего! — выкрикнула Марина, слепыми руками пряча Вовку за спину. — Уже неделю впроголодь живем.

— Так спросили бы.

Круглов сделал шаг, и женщина отступила к стене. Глаза ее сделались тоскливыми.

— Спросишь вас!

Вовка выглянул из-под руки.

— Вы гадкий, — сказал он. — --">