Феликс Давидович Кривин - Подражание театру

необходимости прямо высказать свою точку зрения.

ЭПИЛОГ

Нас окружают привычные истины:

Земля вертится, курить — здоровью вредить, от перестановки мест сомножителей произведение не меняется… Привычные истины, в прошлом наши поводыри, превращаются со временем в наших стражников и берут нас в плен, и ведут под конвоем. Дважды два, с неизменным знаком наперевес, шагает сзади, чеканя свою любимую песенку:

Равняется,

равняется,

равняется — четыре!

А другие истины, идущие по бокам, чеканят о том, что вода — мокрая, что стол — это стол, а стул — это стул, а весна — это весна (а не осень!). Привычные истины окружают нас плотным кольцом, частоколом и зорко следят, чтобы мы не шмыгнули куда-нибудь в сторону, туда, где газы при нагревании не расширяются, где вода при кипении не испаряется, где выталкивающая сила совсем не равна весу вытесненной телом жидкости… Привычные истины нам отводят привычную роль, и игра начинается… Каждый играет кого-то: злодей играет злодея, короля играет король

(хотя ему по вкусу совсем другая работа).

Но если бы, если бы, если бы,

отбросив привычную роль,

герой сумел одолеть привычку свою и природу…

Итак, игра начинается.

На сцене известный герой,

Широко известный герой —

Дон-Жуан становится Квазимодо

О Дон-Жуане написано много трагедий, поэм и статей,

вокруг него давно разгораются страсти.

Его обвиняют:

он сделал несчастными столько счастливых семей!

Его оправдывают:

ведь он и сам был несчастлив!

Он слишком долго разыскивал свой идеал…

Свой идеал!.. Его считаешь своим лишь до тех пор, пока не находишь…

И тогда ты уходишь, Дон-Жуан!

И однажды после очередного ухода, размышляя о бренности человеческой красоты,

Дон-Жуан увидел в себе Квазимодо

и отвернулся от зеркала, узнавая его черты.

Он вышел на улицу,

некрасивый, немолодой человек,

и красивые девушки проходили с ним рядом.

Но —

ни одной улыбки из-под опущенных век,

ни одного перехваченного запретного взгляда.

Что-то изменилось.

Не только в нем, но вокруг.

Даже серое небо как-то выше и чище стало.

Некрасивые женщины превратились в красавиц вдруг,

и каждая казалась ему идеалом.

Мир перевернулся.

Закат превратился в рассвет.

Изменились улицы, деревья и лица…

Неужели оттого, что изменился один человек,

целый мир должен вокруг измениться?

Дон-Жуан остановился. Он глубоко страдал.

Не так,

как человек, что в своих идеалах обманут.

А так, как человек страдает,

сознавая,

что сам он — не идеал,

в целом мире — ни для кого…

Страдания, не знакомые Дон-Жуану.

Привычные истины выпускают нас из кольца,

меняя сюжеты пьес, героев их и названия…

И старый веселый шут сгоняет улыбку с лица —

Бедный Йорик становится королем Дании

Бедный Йорик,

бедный Йорик,

нищета и голь,

всех министров и шутов

насмешил до колик:

он корону нацепил,

крикнул: — Я — король!

И взобрался на престол —

вот так бедный Йорик!

В шутку крикнул, конечно, — ведь он был шутом,

и на престол-то он просто присел на минутку.

Но все поверили: если шут сел на престол,

то, простите, какие тут могут быть шутки?

— Вы видите этот череп? — шут продолжал шутить.

— Попробуй-ка отгадай, что у него в середке!

Ведь для того, чтоб корону на голову нацепить,

нужны не мозги, а наличие этой коробки.

А коробки у всех одинаковые. Вот и поди разберись!

Так он смешил публику, но публике расхотелось смеяться.

— Поди разберись! — сказал Йорик, и первый министр

приказал второму министру пойти разобраться.

— Вы видите этот череп? Потом поди разберись,

чей это череп: шута или самого короля Дании.

— Короля Дании! — заверил первый министр,

--">